Утренний Конь
Шрифт:
— Нет, нет, — так же испуганно, как и мальчик, шепчет медсестра.
— Каравана!
— Я слушаю.
— Уколи.
— Часа через два. А то не будешь спать ночью.
— Я все равно не сплю… Там еще свет?
— Да, идет операция.
— Скажешь, когда закончится.
Свет наконец гаснет. От страха перед операционной Степику становится хуже. Он снова бредит. Он видит перед собой грушевое деревце, которое посадил на берегу моря в Аркадии. Перед ним Степик виноват… Оно тоскливо шелестит листвой.
«Видишь,
«Чтобы тебе кланялись волны и видели все проходящие корабли», — отвечает Степик смущенно.
«Не хочу, я не гордое… Я хочу быть со всеми деревьями в школьном саду… Людям нужны люди, а деревьям нужны деревья…»
«Верно…» — придя в себя, думает Степик.
Время — восемь часов вечера. Кару Ивановну сменяет другая сестра, Анюта, высокая черноглазая девушка. Ее Степик не любит. Она то и дело глядится в карманное зеркальце и подкрашивает свои насмешливые толстые губы. Сейчас она бродит по коридору и чуть слышно напевает:
А в больнице три сестрицы, все кареглазки. Валя режет, Ляля мажет, Аля — перевязки…Степик не может понять: то ли она кого-то передразнивает, то ли поет всерьез эту противную песню?
Когда Анюта заходит к нему с лекарством, он говорит:
— Подвинь кровать к окну, я хочу смотреть на звезды…
— На улице ведь дождь. Разве ты не слышишь?
Да, верно, дождь… По всему видно, что он зарядил надолго. Но Степик просит:
— Все равно подвинь.
— Простудишься. Вот лучше прими лекарство и пей до последней капли. Я тебе не Кара Ивановна. Я не стану с тобой церемониться!
Анюта злая. Но руки у нее удивительно легкие. Вонзит иглу, и не слышно.
Дождь идет весь вечер. Всю ночь. Он — хорошая нянька. Всех убаюкал. Больные спят. Даже часы вместо своего обычного «тик-так» глухо и сонно выговаривают: «Хотим спать… Хотим спать…»
Спит и черноглазая Анюта, присевшая на кровать в ногах у Степика.
Но он не спит. Его глаза широко раскрыты. Степик видит перед собой море. Он видит небо. Они озарены светом жаркого солнца. В них он, Степик Железный, как бы весь растворяется. Он — небо, в котором кружатся птицы. Он — море, в котором плещутся рыбы…
Кара Ивановна появляется на другой день. Она пахнет дождем.
— Ну, как мой Степик? — сразу интересуется она.
— Трудный. Все бормочет в бреду о каком-то деревце, — говорит Анюта. — Звонил Савелий Петрович Зотов… Завтра осмотрит мальчика…
— Да, за профессором последнее слово…
К Степику не пускают ни папу, ни маму. Степик у них один. Когда мать смотрит на сына, она громко рыдает на всю больницу, словно никогда больше с ним не увидится. Отец Степика молча стоит рядом с ней и до
— Каравана! — слышится голос Степика.
— Я слушаю, — войдя к нему, как всегда, отзывается медсестра.
— Каравана, скажи им всем, чтобы гроб, когда меня понесут на кладбище, был закрытый. Я не хочу, чтобы на меня смотрели… И пусть надо мною кружатся ласточки.
— Ты говоришь глупости, Степка!
Кара Ивановна грустно глядит на мальчика.
В коридоре раздается звон посуды. Ходячие больные шумно завтракают в больничной столовой.
— Вот и ты скоро будешь обедать со всеми.
— Нет, я не буду. Я безнадежный.
— Опять ты за свое? Нет, Степик, ты не безнадежный… Завтра тебя посмотрит сам Савелий Петрович Зотов, он светило…
Светило — толстяк с волосатой родинкой на переносице. От него несет табаком, и сам он весь какой-то табачный. Под халатом рыжий костюм, и глаза тоже рыжие, табачные. Он — старик с седой гривой.
К Степику он заходит с Карой Ивановной.
— А, Степик! — говорит он так, словно знает Степика с самого дня рождения.
Он так же, как и все, осматривает мальчика, мнет живот, стучит пальцами по спине и спрашивает, на что жалуется больной. С Карой Ивановной он перекидывается непонятными словами.
— Так, — положив руку на плечо Степика, наконец говорит он решительно, — надо оперировать. Берусь. Ты, Степик, не бойся. И температура у тебя сегодня будет нормальной…
Светило выходит в коридор и закуривает толстую длинную папиросу.
— Ох какой ты счастливый, Степик… Сам… Сам взялся… — смеется Кара Ивановна.
Лицо у нее восторженное, сияющее.
Но Степик не разделяет ее восторга. Он с головой накрывается простыней, пропечатанной с двух сторон штампами больницы.
— Сам! Сам!.. — снова слышится голос в коридоре.
Время в больнице тянется медленно. А за окном другая жизнь. Там море. Там корабли. Там улица Портовая. На этой улице стоит дом Степика. Старинный. С четырьмя башнями на крыше. С восточной башни открывается безбрежное море. Поглядишь с южной — видно самое синее над городом небо. С северной — над тобой самые золотые звезды. А с западной — голубые лиманы…
На Портовой улице находится и школа Степика.
«Интересно, кто сейчас сидит за моей партой? — сбросив с себя простыню, думает Степик. — Наверное, ее занял Мотька Орловский». Мотька собирает рыболовные крючки. Крючков у него множество. Крючки селедочные. Крючки кефальные. Крючки белужьи.
Приходит Кара Ивановна и заставляет Степика измерить температуру. Профессор не ошибся. Температура нормальная.
— Молодец, Степик Железный! — говорит она и снова оставляет мальчика одного. Теперь она может заняться другими больными.