Утро без рассвета. Книга 3
Шрифт:
— Узнавал я. Из-за ревизии его потянули. Верно, пометут. Спрашивал про Ярового. Он говорит, что в глаза не видел. А в ОБХСС нами интересоваться не станут.
— А ты и развесил уши, мудило! Кто ж тебе скажет, что заложил он нас?
— Сказал бы! Я у его глотки нож держал. Просил честно выложить. Колол по всем правилам. Свой допрос на деляне устроил. Если б его из-за нас вызывали — сознался б!
— А твой мастер тоже выезжал в область? — обратился Бенька к Журавлеву.
— Был, — послышался голос Трубочиста.
— Ну?! Чего молчишь, как усрался?
—
— К тебе-то мог!
— Ну, а твой тоже в Южном был! Начальничек-то! Мой мне паспорта с рук в руки не давал. Ни хрена не знает. А вот твой! Он и «засыпал». Ему есть чего бояться, — подал голос Трубочист.
— Ему вовсе не светит колоться. Если твоему ни хрена не грозит, — кто он? То мой — всего может лишиться. Сам это понимает. Без моих слов. Потому уверен, что он ничего не сказал. Его хоть голой жопой на угли посади, лучше сдохнет, чем сознается. Я знаю, кому доверять.
— Знаешь, а не ручайся. Прижмут, пригрозят, — вся храбрость вместе с говном выйдет из него. Знаем мы их брата, — мрачно заметил Муха.
— Сами за себя поручиться не можем. Куда уж за кого-то, — вставил Вовка.
— Это ты о ком?
— О нас.
— Кого в виду имел? — понизил голос Сенька.
— Вы сейчас сами себе не верите, — сказал Вовка.
— Тебе бы молчать. Ты первый трепануться мог. За шкуру свою дрожишь, падла вонючая, — разозлился Муха.
— Меня на допрос не вызывали. Не задерживали нигде. И я на него не кидался, как ты — Муха. Походил он вокруг, да около, и смотался с тем, с чем пришел. После того я и не видел Ярового, — защищался Трубочист.
— Что ж ты нам мозги пудришь, что не видел его? Он же прежде, чем Клеща взять, обязательно тебя тряхнул. Ты, Бенька, расскажи ему, о чем Яровой знает, — сказал Муха.
— Знает о многом. О Ереване. Знает, что по чужим паспортам мы летали. Знает и о Гиене. Даже про то, что она до Хабаровска летела с нами. И о деньгах, взятых у нее. Даже номера купюр и то сумел раздобыть. Но тут я, кажется, выкрутился. Но вот насчет ее смерти… Думаю, что не поверил.
— Если б не поверил — не выпустил бы.
— Одно мне непонятно. Как он, приехав из Еревана, докопался до Гиены? Дознался про Хабаровск? Зачем ему это? Он же из Еревана, а Зойка уехала живой. Зачем она ему? — удивился Трубочист.
— Ты что? Не соображаешь? На Скальпа вышел. А доказательств нет, — сказал Клещ.
— Он тебя о нем спрашивал?
— Один раз вскользь упомянул. Вроде ненароком, — ответил Клещ.
— Ненароком! Ха! Этот черт ничего зря не говорит. Дал знать, что ему и о том известно. Но настораживать не стал, — строил догадки Муха.
— Все ясно, он напал на след. Со Скальпа — на Гиену вышел, — ответил Беник.
— А чем докажет? — Встрял Вовка.
— Что доказывать?
— Ну, Скальпа? Положим, были. Ну и что, а «жмуром» [13] не делали. Не видели его.
— Гиена со Скальпом засветилась. Он знает.
— А мы скажем, что не убивали. Вот и все, — предложил Трубочист.
13
Т. е. не убивали (жаргон).
— Если не убивали Скальпа, то почему Г иена — «жмур»?
— Не знаем, кто ее грохнул, — стоял на своем Журавлев.
— Зато он знает, во сколько она окочурилась и во сколько мы улетели, — сказал Клещ, понизив голос.
— А почему мы ее убили? — не унимался Вовка.
— Тебе ж сказано, он знает, что она летела вместе с нами, знает о деньгах. О переводе. Деньги ее у меня нашел. В лодке.
— А чего не выкинул? — рассвирепел Муха.
— Некогда было. Гнались они за мной. Удрать не удалось.
— Лодку надо было затопить!
— Подняли бы в два счета.
— Зачем в лодке держал? — злился Муха.
— А куда б я их дел? На книжку? Так это быстрее «на мушку» попасть.
— Спрятал бы где в тайге! Закопал бы в землю. Отдал бы мне! Я б нашел куда спрятать.
— Нашел! Я — фрайер фартовый, а и попух. Не думай, что надежнее меня упрятал бы! Кто знал?
— Надо знать! Раз с тобой он говорил, надо было враз деньги прятать. Улика — хуже говна воняет.
— Я посмотрю, как ты сам закрутишься, когда он тебя вызовет. Я тоже не хуже тебя — взад умен! — вспылил Беник и напомнил: — Веди себя с ним человеком, может и не заподозрил бы ни в чем. А то… На всех тень навел. И упрекаешь. Молчал бы уж.
— Теперь попробуй пойми, кто где сглупил. Одно чую, крепко этот гад за дело взялся. Не миновать рук Ярового нам. Но за себя-то я спокоен. А вот за Трубочиста — нет.
— А я чем хуже тебя?
— Напомнить? Иль как?
— Да, Вовка, с тобой и верно… Мы ж знаем, вместе были. В приступе, в бреду — ты все можешь растрепать. Всех перезаложишь. Конечно, сам того не желая. Болезнь виновата. Но мы из-за нее не должны страдать.
— А при чем тут это? — не понимал Журавлев.
— Видишь ли, твоя болезнь может стать крышкой всем нам. И ты прекрасно все понимаешь. Поговорим, как кенты, — предложил Клещ.
— Тебе, как и Мухе, не миновать допроса у Ярового. Это уже понятно нам всем. Так?
— Конечно, — поддержал Муха.
— И с Яровым ты не отделаешься «темнухой». Он много знает. Пожалуй, слишком много для такой компании, как мы. И ты, Трубочист, не можешь ручаться за то, что не станешь психовать на допросе. И шарахнешься в бред при первом же приступе. Никто из нас троих не может быть уверен в том, что ты на время приступа не останешься в милиции. Ведь нести чепуху ты начинаешь сразу. И этим выдашь всех нас. В бреду ты говоришь всякое. И за то, что с тобой будет, что ты будешь трепать — никто отвечать не может. Всему виной болезнь. Но мы не можем рисковать из-за тебя! — говорил Беник.