Утро нового года
Шрифт:
Николай Ильич как только мог боролся и даже записал «особое мнение». Он заявил, что в отношении Артынова допустил ошибку, сильно ему передоверился, но слово «прорыв» категорически отверг и выводы партбюро назвал слишком резкими. Выговор не принял вообще. По его мнению, партбюро записало взыскание намеренно, чтобы опять-таки подорвать директорский авторитет, и поэтому оставил за собой право «обратиться в вышестоящие партийные органы».
Итак, выяснив ситуацию, определив, откуда дует ветер, Василий Кузьмич уже на следующее утро подал на имя директора заявление с просьбой
Это была его первая мера. Вторую меру он осуществил в ночь под воскресенье, в пору глухую, темную, когда, кончив смену, управившись с домашними заботами и вымывшись в банях, косогорцы отдыхали. В эту именно пору Иван Фокин пропустил Артынова в бухгалтерию, после чего замкнул входную дверь, завесил окно старыми газетами. Валова Василий Кузьмич оставил снаружи, за углом конторы…
И тогда же, впервые за неделю, высыпало на ночном небе множество крупных звезд.
Отъезд на целину Якову Кравчуну пришлось отложить. Дни становились уже заметно короче. Нужно было еще собрать опытную пшеницу. Она хорошо выстояла ненастье, налила колос и даже пустила подгон. Но все это было еще не так важно. В крайнем случае, если бы Яков уехал, пшеницу могла собрать и Авдотья Демьяновна, а потом выслать в посылке. Партбюро вообще запретило пока даже думать о целине и велело заниматься тем делом, которое ему поручило.
Между тем, Артынов, получив отповедь у Богданенко, взял свое заявление обратно и продолжал начальствовать над обжигом кирпича. Якову приходилось туго. Артынов придирался, строил подвохи, отменял распоряжения и всячески старался выставлять назначенного к нему старшего мастера как незнайку. Самое скверное было то, что он забирал все оперативные сводки смен, акты на сдачу кирпича и контрольные талоны на качество и сам же вел журналы учета производства.
— А ты меня, друг, не лови и не пытайся мне палки в колеса ставить, — предупредил он однажды, когда Яков хотел посмотреть отчеты о загрузке печей за прошедшие месяцы. — Я уже давненько старые бумаги и отчеты похерил, отдал их на раскур. Вот так-то, друг!
Между ним и Корнеем Чиликиным произошла ссора. Корней отказался принимать кирпич вторым сортом, кирпич был никудышный, форменный брак, Артынов все же настоял, и в другую смену, в дежурство Валова, сплавил кирпич по какому-то наряду в подшефный колхоз.
Сам Богданенко, хотя и покрикивал на Артынова и грозил Валову за самовольство, больше был озабочен тем, чтобы оправдаться и снять с себя выговор партбюро.
— Сухой гроза ходит, — говорил, намекая на него, Осман Гасанов. — Гром есть, пыль есть, дождика нет. Добрый ведра тоже нет!
Вскоре из райкома партии была получена телефонограмма: Семена Семеновича вызывали для разговоров.
Семен Семенович, поранивший ногу, выехать не смог, а отправил вместо себя Якова Кравчуна.
Рейсовый автобус, не загруженный пассажирами, спешил в город. Был полдень. Глядя в окно, Яков подумал, что вот эту поездку в райком он променял бы на любой серьезный институтский экзамен. Не очень-то часто приходилось ему бывать
Каков он, новый секретарь райкома, Яков еще не знал и ехал волнуясь.
В городе, на остановке, в автобус вошел человек лет сорока, чисто и опрятно одетый, в соломенной шляпе. Рябоватый. В очках. Сел он рядом с Яковом, подтянул с колен брюки и, обмахнувшись шляпой, сказал:
— Не ровно живем на родном Урале: то водой чуть не залило, то в сентябре жара несусветная. Чувствуете, опять начинает парить.
— Лето нынче затянулось, — подтвердил Яков. — По приметам стариков, давно так не бывало. Даже еще не все птицы собрались в отлет.
— А я осень люблю больше, чем лето. Сам осенью родился. Такая благодать: деревья в золоте, прозрачно, прохладно, полно фруктов и от земли какой-то особенный дух.
— Вы садовод или агроном, что про землю так говорите?
— А ни то, ни другое.
— Ну, да! — как бы понимающе кивнул Яков. — Землю как не любить: она нас кормит. Но и портим-то мы ее без зазрения совести.
— Что, заводы строим?
— И не только! Почему, скажем, надо спускать грязные воды непременно в чистые озера и реки или коптить небо? Разве нельзя было бы отбросы производства и дым из заводских труб где-то улавливать?
— Дойдет и до них черед, — может, правда, еще не скоро. Кое-где уже делают. А ведь все равно осенью очень хорошо везде.
Они вышли из автобуса вместе и разминулись в толпе. Яков напился из автомата, подправил на себе пиджак и только тогда направился на другую сторону улицы. Там он опять увидел этого рябого человека на крыльце, у входа в райком. Тот разговаривал со старухой, объясняя, каким транспортом попасть на вокзал. Старуха поблагодарила. Человек обернулся к Якову:
— А, и вы сюда же!
— Я к Кривякову, — сказал Яков.
— Откуда?
— Из Косогорья.
— С кирзавода?
— С него.
— Я вызывал Чиликина, — несколько недовольно сказал человек, из чего Яков заключил, что это и есть сам Кривяков. — Он не смог, что ли?
— Ногу зашиб.
— Ну, все равно. Проходите. Только почему рано? — Он взглянул на часы. — Я просил явиться к трем, теперь только два. Придется ждать.
Примерно через полчаса Кривяков освободился от текущих дел и велел позвать Якова. Сквозь стекла очков оглядел его веселыми глазами.