Увечный бог
Шрифт:
Дева, украденная корона, драгоценность в глазу богини. Они сплетали чудные истории о своих похождениях, правильно? Длинными зимами, когда серое, больное небо, казалось, желает упасть и навеки раздавить город, в котором они жили и умирали, играя в эпос.
Небрежный пинок вырвал его из детства. Но игры он не забыл. Они живут внутри и будут жить до последнего дня.
"Дева, украденная корона, драгоценность в глазу бога. Умереть за что-то стоящее. Всего лишь. Карак, ты последний брат, и у тебя это может получиться. Другие не смогли, не дожили до конца эпоса. И ты несешь их здесь, на
Мы идем умереть не напрасно. Что, нет вопросов?
Нужно было вам увидеть наши решительные битвы. Это было что-то".
Корабб думал о Леомене Молотильщике. Не то чтобы ему хотелось, но этот злой, лживый ублюдок-убийца похож на друга, которого тебе уже не хочется видеть, а он лезет и лезет с дурацкой ухмылкой на роже. Он тоже покрыт пылью, непонятно, почему. Да ему и не интересно.
Вот что бывает, если верить в людей. Во всех людей с горячими, пылающими лбами, когда вокруг ни капли воды. Один такой спалил город. Попытался убить пятьдесят миллионов человек или сколько их было в И'Гатане, когда армия ворвалась и храм загорелся и голова жреца катилась по полу, словно мяч с нарисованным лицом.
Кораббу хотелось быть добрым. Он вырос именно с такой мечтой. Мир был плохим, и он хотел стать хорошим. Глупо? Что там говорил учитель, когда выкрикивался досуха и комкал в кулаках клочья собственных волос... а как его звали? Плеш? Он смотрел на юного Корабба и рычал: "Хороший? Ты не знаешь смысла слов. Да ты самый плохой ученик, которого я видывал за всю учительскую стезю!"
Это было здорово. Не особенно добрая стезя выпала старому Плешу. Именно он был самым скучным человеком в селении, потому его и выбрали учителем. Юнцы доставляли столько хлопот, что старшие решили: их нужно заговорить, пока не станут неподвижными тушами, пока глаза не выкатятся словно мраморные шары.
Но эти кулаки с клочьями волос. Необыкновенно. Птицам пригодилось бы для гнезд. Что ж, возможно, старый Плеш был забавен - с таким красным лицом, бегающий вокруг стула.
Леомен оказался не лучше. Удача Корабба? Да посмотрите на неудачных учителей.
Он вспомнил день, когда заставил мать плакать. Братья Гефан дразнили его - уже не припомнить, за что - а он догнал их, помял самую малость, а потом связал веревкой всех четверых и притащил домой. Лица были красными как разбитые тыквы.
– Ма! Свари это!
Явился Хрунтер Гефан, чтобы забрать отпрысков. Имел наглость угрожать Кораббовой матери, и поскольку отец, Кенарабб, был на войнах, стоять перед свиномордым громилой пришлось Кораббу. Но мать варила суп... Когда голова Хрунтера оказалась в горшке, места для братьев не оставалось. Они потом рассказывали, от него три недели воняло луком.
Из-за разлитого супа мать и плакала. Ну, то есть Корабб понял потом. Почему бы еще? Им пришлось уехать подальше от клана Гефан, но новые соседи оказались лучше. И если однажды Гефана убили, что же, не нужно было залезать под движущийся фургон. Корабб пару раз ударил его ногой по башке, но причина трагедии была не в этом. Да Гефана никто особенно не любил - хотя Кораббу не стоило
Итак, юный Корабб отправился в ямы жрецов. Вырубать известняк оказалось не таким плохим делом, хотя иногда людей давило или они харкали кровью или кровь у них текла отовсюду. Там он и начал прислушиваться к историям. Убивая время. Ошибка. Разумеется, не случись мятежа, он был бы еще там, или его раздавило бы, или он выкашлял бы легкие. А мятеж... вначале был личный мятеж, а уж потом он пришел к мятежу большому. Все из-за историй, которые люди рассказывали - о свободе до малазан. Похоже, это были сказки.
Леомен. Леомен Молотильщик. И Ша'ик, и Тоблакай. И все фанатики. Все мертвецы. Ничего хорошего."Вот что бывает, когда веришь лживым сказочникам".
Адъюнкт не такая? Он до сих пор не уверен. Не понимает он болтовни насчет "без свидетелей". Да он сражался против безвестности всю жизнь!
"Но теперь у меня мяч вместо головы и он готов взорваться на солнцепеке. К утру всем нам конец. Мертвец и никого, кто его видит. Она об этом? Но... зачем тогда всё"?
Он родился упрямым. Ну, так все говорили. Может, от того все беды в жизни, но Тарр не любитель рассуждать. Здесь, этой ночью, упрямство - всё, что ему остается. Сержант взвода морпехов - не думал он, что взлетит так высоко. Не при Скрипаче, который заботится обо всем, о чем нужно. Но Скрип уже не ведет взвод. "Теперь он мой. Мне доведется вогнать их в землю. Доведется увидеть, как они умирают мухами на стекле".
Он запланировал упасть последним, иначе к чему упрямство? Он умеет толкать, толкать, пока его не оттолкнут.
Вспоминается день, когда они впервые строились в Арене. Хаос, взгляды исподлобья, вся эта ругань. Неуправляемые, несчастные, готовые рассыпаться. "Потом вышли несколько ветеранов. Скрипач. Каракатица. Геслер. Буян. И сделали что нужно. И тогда я понял, что запал на возможность. Стать солдатом. Было за кем идти, и было хорошо.
И сейчас хорошо. Как должно.
Скрипач где-то впереди. Карак прямо позади. Адъюнкт мой командир с самого начала, и пока что я жив. Благодаря ей. Она хочет еще один переход - и получит. Без вопросов, без жалоб".
Он развернул плечи, сверкнул глазами на взвод: - Первого, кто упадет, лично прокляну Тринадцатью Вратами Бездны. Я понят?
– За это стоит выпить, - отозвался Каракатица.
Все засмеялись. Или попытались. Для Тарра это было настоящим смехом. "Они продержатся всю ночь. А потом не попрошу и проклятой крохи.
Если не прикажут".
Химбл Фрап подобрал себе новое имя. Краткорукий. Ему нравилось. Старая семейная линия Фрапов... ну, пусть ее забирают братья. Всю эту длинную жилистую веревку, привязывающую его к тому, откуда он и кто он - да, он ее обрубает. Нет ее. Нет полной дерьма пуповины, которой не рискнул еще обрезать ни один Фрап. "Бряк - и нет. Доброго пути.