Увеселительная прогулка
Шрифт:
— По правде говоря, ни к каким. Просто, раз ты так упрямо твердишь, что между ними ничего не было, то есть что парень хотел изнасиловать девчонку…
— То что?
— То я бы без колебаний поверила парню, что девчонка сама пошла на это.
— Девушки так себя не ведут!
— Господи, Альберт, какие глупости ты иногда говоришь, ты же совершенно не знаешь девчонок!
— У меня у самого две дочери!
— Только ты ничего о них не знаешь!
— Я могу каждый их… я могу все прочесть по их глазам.
— Что-то пока ты этому не научился.
— Чему?
— Читать по их глазам.
— Так… Какие еще ужасы ты намерена мне открыть?
— Никаких ужасов.
— Я жду откровенного разговора.
— Я могу сообщить тебе только одно: твои дочери, несмотря на твое воспитание, не выросли такими уродами, как мы с тобой.
— Ах вот как! Значит, если человек честно и целомудренно живет до свадьбы, это теперь называется уродством? Чего ты смеешься?
— Разве ты честно и целомудренно жил до нашей свадьбы?
— Ты, по-видимому, нет?
— Я уже не помню, Альберт, прошло почти тридцать лет.
— Значит, ты нет?
— Я пытаюсь вспомнить… За год до свадьбы…
— За год до свадьбы? Ну-ка, выкладывай!
— Ты меня соблазнил…
— Нет! Это ты меня соблазнила! И я тебе этого никогда не прощу! И вообще, я иду спать…
25 августа, 23 часа 10 минут
ГОСТИНАЯ В ДОМЕ ЭПШТЕЙНА
— Ты правда лучше себя чувствуешь? — спросил Эпштейн.
— Правда, Эп. Иначе я бы не поднялась.
— Врач впрыснул тебе двадцать миллиграммов валиума, ты это знаешь?
— Во мне сейчас все как-то приглушено, тело словно дремлет, но чувствую я себя хорошо.
— У нас еще есть виски?
— Конечно, есть. Ты же не так долго отсутствовал.
— Тебе я не дам.
— А я и не хочу. Зачем, собственно, ты пьешь виски? Ведь тебе это никакого удовольствия не доставляет.
— На меня виски действует как лекарство.
— У тебя измученный вид.
— Ничего удивительного.
— Остермайер согласился взять это дело?
— Вроде бы.
— Чем мы можем ему помочь?
— Кому, Остермайеру?
— Чем я могу ему помочь?
— Ничем.
— Я знаю, во всем виновата я.
— Не во всем.
— Я лучше знаю.
— Бессмысленно сейчас спорить о том, кто виноват.
— Оливер меня ненавидит.
— Нет, он тебя любит.
— И я его люблю. Но не могу ему доказать. И никогда не могла. А может быть, я никогда его и не любила. Может быть, только хотела любить. Я знала, что должна его любить.
— Я ничем не могу тебе помочь.
— Всегда я все делала неправильно.
— Не всегда.
— Но я всегда была честна с тобой.
— Не всегда. Ты хотела быть обеспеченной, иметь теплый очаг и в то же время — полную свободу.
— Выходит, я всегда поступала нечестно?
— Не знаю, можно ли это обозначить словами «честно» или «нечестно».
— Я причиняла тебе боль.
— Это правда.
— Но я не хотела этого. Поверь, я тебя очень ценю, я ведь долгое время не могла и представить себе жизни без тебя.
— Я никогда не ставил тебе в вину, никогда не попрекал тебя тем, что ты все время путаешься с другими. Я и теперь более чем когда-либо уверен, что обоюдная свобода только укрепляет супружество…
— Но ты все-таки должен признать, что наше с тобой супружество давно уже перестало быть настоящим супружеством.
— Тобиас пытался мне это внушить. Ваш брак, сказал он, дал трещину уже много лет назад.
— Разве это не так?
— А давно ли ты сознаешь, что наш брак распался?
— Уже много лет.
— Но говорить об этом ты стала только с тех пор, как у тебя есть Тобиас.
— У меня его нет.
— Наш с тобой брак распался лишь тогда, когда появился человек, который может предложить тебе такую же роскошь, обеспеченность, комфорт, какие ты имела со мной.
— Одно верно, и ты давно это знаешь, у меня всегда был болезненный страх перед бедностью.
— Я вспоминаю наше первое свидание, после того как мы познакомились на бал-маскараде.
— Ты приоделся и выглядел как молодой человек из добропорядочной буржуазной семьи.
— Я пригласил тебя поужинать в «Озерный рай».
— И потратил в тот вечер уйму денег.
— Днем я получил гонорар на радио.
— Я помню.
— Я тоже. После ужина мы танцевали, и в какой-то момент ты сказала: ах, как чудесно, когда есть деньги…
— Я так сказала?
— Позже ты часто вспоминала, что тебе тогда показалось, будто ты встретила человека с большими деньгами!
— Ты готов был жить только для меня, работать только для меня и сразу потребовал, чтобы я не работала.
— Да.
— И все же в один прекрасный день мне пришлось пойти работать, потому что ты зарабатывал недостаточно.
— А сейчас вот оказывается, что наш брак уже давно распался, но ты заявляешь мне об этом только теперь, теперь, когда за дверью стоит другой…
— Просто я хочу быть честной.
— Выходит, твое поведение за все прошедшие годы было сплошным вероломством?
— Ах, я не знаю. Когда ты начинаешь разглагольствовать — где уж мне с тобой тягаться.
— Тягаться со мной не надо.