Увеселительная прогулка
Шрифт:
— Так ты не хочешь нам рассказать? — произнес Эпштейн.
Оливер кивнул и начал говорить, но глаза его оставались закрытыми.
— Мы с Юдит выехали на середину озера…
— С кем? — перебил его Эпштейн. Но Остермайер предостерегающе поднял руку.
— Мы выехали с Юдит на середину озера, я заглушил мотор, и мы прыгнули в воду. А лодку, я это сразу заметил, стало понемногу относить волной. Тогда я поплыл за лодкой и крикнул Юдит, чтобы и она плыла следом, но она ответила: я попробую добраться до берега, озеро не такое уж широкое, мы как раз на середине, а ты следуй за мной в лодке. Но у меня стал барахлить мотор, он никак не заводился, оказывается, я закрыл воздушную заслонку, а заметил это слишком поздно, и мотор захлебнулся бензином. Тут Юдит вдруг начала кричать: где же ты, у меня уже нет сил. А может быть, она вовсе не кричала. Не знаю… Только я все время думаю: не могла же она пойти на дно, даже не крикнув…
Оливер умолк. Он открыл глаза и взглянул в лицо Эпштейну. Никто не задал ему ни одного вопроса. И он снова заговорил:
— Юдит была чудесная девушка. Юдит была на два года старше меня, но на вид казалась моей ровесницей.
— Кто такая Юдит? — спросил Эпштейн.
Оливер ответил не сразу. Через минуту он произнес:
— Это я скажу только тебе.
— Я сделаю для вас исключение, — сказал полицейский и вместе с Остермайером вышел из зала.
— Разве это была не Рут? — спросил Эпштейн.
Оливер покачал головой.
— Я не знаю, кто она такая. Может, она голландка. Юдит мне обещала, что потом все расскажет. Я знаю только, что она была иностранка. И я думаю, что она сбежала из некоего заведения…
— Где ты с ней познакомился?
— Юдит пряталась возле нашего домика на озере. Она мне сказала, что с наступлением темноты хотела попытаться проникнуть внутрь.
— Но что же произошло с Рут? — спросил Эпштейн.
— Эп, — сказал Оливер, — Юдит любила меня по-настоящему. Как женщина любит мужчину. Мы с ней…
— Оливер, ты не обязан отвечать на мой вопрос, но я хочу тебя спросить: ты уже со многими девушками…
Оливер неожиданно улыбнулся.
— Нет, Эп, до того, как я познакомился с Юдит…
— Я верю тебе.
— Послушай, Эп…
— Да, Оливер?
— Юдит… Я только хочу сказать… Я видел карточку Сильвии, когда ей было двадцать лет… Юдит была похожа на Сильвию… А я похож на тебя, правда?
Эпштейн встал, подошел к Оливеру и прижал его голову к своей груди. Он не мог сдержать слез. Оливер тоже беззвучно плакал.
Открылась дверь, и полицейский сказал:
— Извините, пожалуйста, но больше нельзя.
Вместе с полицейским вошел и Остермайер. Они в растерянности стояли возле Оливера. Молчание нарушил Эпштейн:
— Я хотел бы поговорить с доктором Лутцем.
— Пожалуйста, не надо, — встрепенулся Оливер.
— Но Оливер!
— Ты его не знаешь, — ответил Оливер.
— Извини, Оливер, но я вынужден еще раз задать тебе вопрос: что случилось с Рут?
— С Рут? Я с ней много раз ходил купаться.
— А туфли? — спросил Эпштейн.
— Я не знаю, в какой день она забыла туфли. Может быть, в воскресенье. В воскресенье под вечер — мы с ней тоже купались. Рут и я.
— А в среду — нет?
— Мы собирались купаться и в среду. Но Рут взяла и убежала.
— Почему?
— Этого я не скажу.
— Тогда я тебе скажу: ты заявил Рут, что дашь ей покататься на водных лыжах только при одном условии. Верно я говорю?
— При каком условии? — спросил Оливер.
— Этого тебе объяснять не надо, — ответил Эпштейн.
— Откуда ты знаешь?
— Потому что ты очень похож на меня.
— Верно. А Рут сказала: с тобой — нет. Тогда я сказал: катись к черту, но только босиком…
— Оливер, — произнес Эпштейн после короткого молчания, — Сильвия и я — мы очень тебя любим, и если ты тоже нас любишь, то попроси доктора Лутца, чтобы он допросил тебя еще раз. Доктор Остермайер будет присутствовать, и на этот раз ты скажешь правду.
— Хорошо, — согласился Оливер.
28 августа, 21 час 30 минут
КВАРТИРА БАРБАРЫ
— Твой приход, — в четвертый раз сказала Барбара, — твой приход такая неожиданность…
— Извини, — в пятый раз сказал Эпштейн, — по это действительно так, как я тебе объяснил: я не знаю, не знал, куда мне деваться сегодня вечером.
— Можешь не извиняться, Эп, я же тебе всегда говорила, приходи, когда только вздумается.
— Как поживают твои детишки?
— Ты разве не слышал, что я опять выхожу замуж?
— Но мы уже два года с тобой не виделись и не говорили по телефону.
— Я поняла так, что ты больше не хочешь у меня бывать.
— Да, — сказал Эпштейн и посмотрел на Барбару.
— Надо же, — начала она, — за это время я еще больше потолстела. Не очень, правда, но все-таки заметно. Хотя, видит бог, пора бы остановиться.
— Ты по-прежнему работаешь полный день? А что Карл, дает о себе знать?
— Карл бросил графику. Скоро год, как он занимается живописью. Сидит без гроша. Раз в два месяца является сюда повидать детей и взять у меня денег.
— Ты даешь ему деньги?
— Не могу же я допустить, чтобы он умер с голоду…
— Иногда мне кажется, что и я не лучше…
— Молчи, — сказала Барбара. — Я сама хотела ребенка.
— И все-таки…
— Это был и будет мой ребенок, Эп.
— А Карл ничего не говорил по этому поводу?
— Говорил. Один раз он сказал: странно, трое старших — просто моя копия, а вот младший кого-то мне напоминает, не могу только вспомнить кого.
— Мартин все еще похож на меня?
— С каждым годом все больше. Хочешь взглянуть на него? Он спит.