Увеселительная прогулка
Шрифт:
— Могли бы мы с тобой пожениться?
— Нет.
— И все-таки я иногда задаю себе этот вопрос.
— Я бы никогда за тебя не пошла.
— Почему?
— Не хочу, чтобы ты лгал.
— Понятно, — ответил Эпштейн.
Они умолкли и только медленно потягивали вино. Барбара включила приемник и нашла станцию «Европа I». Передавали «Baby come back» и «When I’m sixty-four» [8] . Потом Эпштейн сказал:
— Я бы хотел эту ночь провести у тебя.
8
Когда
И Барбара ответила:
— Да.
30 августа, 14 часов 20 минут
КАБИНЕТ ИЗДАТЕЛЯ КУТТЕРА
— Я бы предпочел, чтобы вы сами приняли решение, — сказал Куттер.
— Я не могу принять решение, — ответил Эпштейн, — речь идет о вашей газете, о ваших деньгах, господин доктор, и ваше право — решать.
— Такая позиция мне непонятна, — возразил Куттер. — Вы получаете письма и на домашний адрес?
— Да, и на домашний тоже, по нескольку писем в день. Но большинство пишет мне в редакцию.
— И попадаются такие вот… злобные?
— Всякие, — сказал Эпштейн.
— Я слышал, вы были в Париже?
— Да.
— Вы побывали в картинных галереях на Рю-де-Сен?
— Только заглянул. Мимоходом.
— В середине сентября начнется опять.
— Не думаю… Де Голль принял меры. Уже сейчас повсюду торчат полицейские.
— Я не то имею в виду… В середине сентября опять откроются выставки. Начнутся сплошные вернисажи.
— Ах, да, конечно.
— Вы тоже покупаете картины?
— От случая к случаю.
— Так началось и со мной. От случая к случаю. И незаметно для себя становишься вдруг коллекционером.
— Среди моих друзей есть художники.
— Иногда я думаю; какой же я осел. Чего ради вожусь с газетами, бумажными фабриками, типографиями?
— Трудно сказать.
— Мой отец был деловой человек. Таких людей теперь уже нет. Это был патриарх. И в то же время — феодал. Этакий демократический феодал. Не пугайтесь, если я вам скажу: мой отец всегда говорил, что, если бы у нас был возможен коммунизм, он стал бы коммунистом. Вопиющее противоречие, если вдуматься.
— И в то же время он создал эту империю?
— Он любил говорить, что надо противодействовать сильным мира сего. И сам стал одним из них.
— Позвольте задать вам, может быть, нескромный вопрос.
— Пожалуйста.
— Какое вы испытываете чувство, думая о нашем «Миттагблатте»?
— Не слишком приятное.
— Но в конце концов вы все-таки решились издавать эту газету?
— Вы ошибаетесь. Решил концерн.
— Совет директоров?
— Я имею в виду другое — могущество концерна.
— Понимаю.
— Хотите кофе или что-нибудь еще?
— Нет, спасибо, — сказал Эпштейн.
Куттер
— У меня просто в голове не укладывается, что все еще находятся люди, которые так реагируют.
— Господин доктор, — сказал Эпштейн. — Вы мне еще не сказали, что эти люди пишут.
Куттер посмотрел Эпштейну прямо в глаза.
— А как вы думаете, почему?
— Не знаю.
— Потому что мне это крайне неприятно.
— Требуют моего ухода?
Куттер едва слышно ответил:
— Да.
— «Отец несовершеннолетнего насильника и убийцы»? Или как в «Экспрессе»: «Этот изверг Оливер Эпштейн…»
— Нет, совсем не то, — ответил Куттер.
— Тогда что же?
— Находятся люди, которые утверждают, что вы сфабриковали всю эту историю, чтобы взвинтить тираж…
Эпштейн промолчал.
— Теперь вы поняли?
— Что ж, эти люди правы, — произнес Эпштейн.
— Что вы такое говорите?
— Это истинная правда, — ответил Эпштейн, — и если вы теперь мне скажете, что я принес своего сына в жертву…
— Не надо так, — прервал его Куттер.
— Ведь если как следует разобраться, с чего все началось, и не побояться сказать себе правду…
Куттер не перебивал его.
— … именно потому, что я все понял, я не уйду в отставку. По крайней мере добровольно.
— Здесь есть доля и моей вины?
— Этого я не говорил. Мне это даже не приходило в голову.
— Зато мне приходило.
— Нет. Вашей вины здесь нет.
— А ведь вы не дерзнули бы обвинить меня. Верно?
— Не знаю, дерзнул бы или нет.
— Как видите, я довольно плохо блюду отцовское наследие. И остаюсь на этом посту только потому, что я глубоко чтил своего отца. Любить я его не любил, это было трудно. Но почтение к себе он внушал. Мой брат оказался куда хитрее. Он пошел в науку… Итак, вы приняли решение?
— Простите?..
— Вы не уйдете?
— Добровольно — нет, — ответил Эпштейн.
Издатель встал, протянул руку Эпштейну и сказал:
— Я уже заявил совету директоров, что мне плевать на подписчиков, которых мы можем теперь потерять. Благодарю вас, господин Эпштейн. Мне кажется, я вас правильно понял.
2 сентября, 14 часов
КАБИНЕТ ПРОКУРОРА ПО ДЕЛАМ НЕСОВЕРШЕННОЛЕТНИХ ДОКТОРА ЛУТЦА
Молодой полицейский ввел Оливера в кабинет прокурора и остался стоять в дверях.
— Вы можете идти, — сказал Лутц.
— Подождать за дверью? — спросил полицейский.
— Зачем?
— Просто я думал…
— Что вы думали?
— Вдруг он попытается бежать.
— Ступайте, — сказал Лутц.
Полицейский вышел. Оливер остановился в нескольких шагах от письменного стола прокурора.