Уйти, взявшись за руки
Шрифт:
– Сейчас все ведутся на австрийскую биксу с бородой, а я за старый добрый советский рок, – невнятно шепчет Авогадро, не отрывая мутных глаз от экрана.
– На ТВ ты «Пикник» не найдёшь, – замечает Кирпичонок. – Сейчас всю эстраду голубые заполонили.
– Давайте лучше о шмали, пацаны, – понижает голос Обморок. – Я бы покурил, а нету. Как вы считаете, в Институте можно достать приличную шмаль?
– Я думаю, что у товарища Баблояна за деньги можно достать всё, – улыбается Кирпичонок.
– А есть что-нибудь, что у Баблояна невозможно
– Что нэ можно за дэньги, можно за рэальные дэньги.
– С «бабками» у нас неважно, – огорчается Обморок. – Родаки гнетут не по-детски. Мамка мне сказала: «Не будешь учиться, будешь на папкином заводе батареи коричневой краской красить», кароч.
– А я сейчас в общаге такую красотку видел! – меняет направление разговора Кирпичонок. – Вот бы познакомиться поближе. Уроки можно будет вместе делать.
Отвлёкшись на минутку от возни с телевизором, Авогадро пренебрежительно бросает:
– Не стоит заморачиваться, братан. Не играй с этой идеей. Ни одна пипетка тебя ничему хорошему не научит. У этих тёлок один секс на уме!
Машка Коневодова внезапно гаркает:
– Кукукина, не звени так ложечкой! Бесишь.
Галя сконфуженно выгребает ложку из стакана.
– Извините, девочки, привычка. Ничего не могу с собой поделать. Звон ложечки в стакане с чаем меня успокаивает.
– А ты что? Сильно волнуешься? – хохочет Машка. – Ну-ка, колись, подруга! Из-за кого ты так адреналинишь?
Галя куксится:
– Да из-за кого тут адреналинить? Не пацаны, а уроды корявые. Один другого веселее. Может, кто завтра подъедет?
Кукукина с укоризной смотрит на остальных, как будто они несут ответственность за существование корявых уродов.
– Ну, почему уроды? – не соглашается Баха. – Есть и нормальные парни.
– Например, кто?
– Вчера двое заселились. Одного Женькой зовут, как другого не знаю. Он – такой синеглазый, сдержанный.
– Это Родионов. Мы с ним вместе в поезде ехали, – говорит Русалина.
– Я их видела в коридоре, – кивает Машка. – Родионов интересный. Женька тоже ничего, но видно, что ещё совсем ребёнок. На голове, словно куст сорняка и шея немытая.
– Да ну вас, девчонки! – сердито вскрикивает Кукукина. – Тоже мне нашли тему. Пацаны! У этих придурков один секс на уме!
Чернокнижник с удовольствием закуривает душистую кубинскую сигару. Сейчас везде одна химия, как будто пищу синтезируют в лабораториях. Сплошные ГМО и Е-добавки. Только кубинским сигарам ещё можно доверять. Спасибо Фиделю, что удерживает Кубу в прошлом столетии.
Чернокнижник нежно поглаживает тугую скрутку из коричневых листьев. Своей привычкой к сигарам, он заразил многих в Институте. Каждый день кто-нибудь из преподавателей заходит и просит закурить. А ему не жалко. Пусть втягиваются глубже. Никотиновая зависимость – это ещё одна кнопка. Чем больше таких кнопок, тем легче манипулировать людишками.
Пуская к потолку аккуратные колечки дыма, Чернокнижник думает о том, что всё складывается вполне удачно. Идея себя оправдывает. Пороки! Человеческие пороки! Проявление Зла в людях в виде их негативных желаний и привычек. Пороки поселяются там, где люди не различают Добро и Зло, Свет и Тьму и не задумываются о последствиях своих поступков.
Чернокнижник довольно усмехается. Самое отрадное то, что большинство людишек полагает, будто пороки невозможно искоренить, хотя они и губят этих идиотов. Пороки разрушают их духовно и физически, порабощают душу и тело. Вот и становятся эти жалкие создания рабами своих пороков только для того, чтобы быстро или медленно погибнуть. Если ты идёшь от Света, значит, ты идёшь во Тьму, во мрак преисподней. А безумству храбрых – венки со скидкой!
Душная майская ночь. Пронзительная тишина. Серебряная луна стыдливо закрывается тучами и лишь время от времени посылает на землю лучи прозрачного света. Игра этого неверного света всё переворачивает с ног на голову, путает. Но обманываться некому. Все спят.
Машка Коневодова улыбается во сне. Ей снится, что она выбрана старостой группы. В её запланированной карьерной лестнице – это первая ступень.
Бахе снится родной дом в казахстанских степях. Мама, добродушно ворча, печёт печенье.
Маленькая Галя Кукукина спит, обняв Бошарика. Ей снится, что Бошарик обзавёлся другой хозяйкой. Абсурд, но Галя всхлипывает и крепче прижимает к себе плюшевый шар.
Кирпичонок разметался на скомканной простыне во все стороны. Одеяло валяется под кроватью. На щеках юноши горит лихорадочный румянец, мокрые от пота волосы, прилипли к голове, перед внутренним взором безостановочно крутится калейдоскоп лиц, слов, событий.
Обмороку и Авогадро ничего не снится. Им и наяву хватает видений.
Алевтина грезит, что теперь она прекрасна до слёз. Больше не существует её неукротимой женственности, воплощённой в могучем теле. Исчезла неподвластная изящному флирту неуклюжая устроительница семейного очага, даже секс с которой ассоциируется с заливкой фундамента или настилкой полов. Отныне новая Алевтина – кокетка с точёной фигуркой балерины, личиком белокурого ангела и характером Снегурочки. Лишь глаза у новой Алевтины прежние – сине-стальные.
Хорошо бы стать частью пары. Например, пары Алевтина и Айвенго.
«Господи, скажи, когда я выйду замуж?» – с мольбой обращается новая Алевтина к небу. Небо отвечает ей грубым басом: – «Да куда тебе-то замуж?»
Ну, вот и всё.
Алевтина выныривает из грёз. В постели мокро, как в детстве, даже ещё мокрее. В комнате жарко, словно в жерле вулкана и темно, как у негра в… Нет, это не политкорректно. Причём здесь негры? В том месте у всех темно. В общем, мокро, жарко, темно и выводит из себя тоненький детский плач, доносящийся из коридора.