Ужас по соседству
Шрифт:
Чем мы с удовольствием и занимались, благо летние каникулы в деревне небогаты на приключения. И очень скоро убедились в том, что мужик, отзывающийся, как оказалось, на скромное имя Степан Михайлович, вовсе не так прост, как кажется. Я бы, например, тогда не удивился, если бы обнаружил у него в подвале парочку трупов.
Хотя на краешке сознания нет-нет, да и проскальзывала мысль, что мы сами себя накручиваем. Ну, посудите сами – старый, овеянный мрачными легендами, дом, жутковатого вида таинственный хозяин дома, постоянно занятый какими-то не менее таинственными делами… Сам Бог велел использовать воображение на полную катушку!
Чего мы только
Нам бы меньше сказок читать, конечно, а может и целебного ремня отхватить, но почему-то выходило так, что наши байки, разнесенные по деревне, вызывали у жителей совершенно другие эмоции. Нам…верили. Как бы странно это ни звучало. Природа не терпит пустоты, и, если чужак не спешил делиться со всеми подробностями своей жизни, истории малолеток отлично заполняли все дыры, пусть и со знаком минус.
Очень быстро получилось так, что Степана Михайловича стали ненавидеть. Бабушки крестились и плевались ему вслед, мужики отворачивались, показывая «козу» от злых сил, женщины прятали детей, и только подростки хоть как-то взаимодействовали с бедным чужаком, хотя лучше бы нет, потому что наши шалости с одобрения взрослых иначе как вандализмом и не назвать было. Мы били свежие стекла в окнах его дома, обносили сад, по пути откровенно вредя и вытаптывая чахлые кустики, совершали набеги на сарай, а парочку раз и вовсе чуть не сожгли дом, чувствуя свою безнаказанность. Как это совмещалось с тем, что на территорию дома вообще нельзя было заходить, мы не понимали, вообще не задумывались над этим, если честно.
Степан Михайлович был злом, вместе со своим жутким домом. И вместе же они должны быть уничтожены. Поневоле задумаешься, кто же в этой истории злом-то был, не правда ли? Но мысли длиннее пары слов в мою голову в том возрасте не забредали.
До тех пор, пока не случилось кое-что действительно страшное.
Степан Михайлович отбыл из усадьбы в неизвестном нам направлении, и мы решили провернуть особенную шалость – проникнуть в дом и развалить гнездо кошмаров, так сказать, изнутри. И зажигалки взяли, и тряпки промасленные, все как полагается.
У нас даже почти получилось – в дом мы попали без проблем, только калитка у ворот скрипнула неприятно, будто бы давая нам последний шанс одуматься. А вот дальше… Дальше, если честно, я помню все крайне отрывочно.
Вот мы заходим в темную прихожую и оглядываемся. Я четко знаю, что за моей спиной еще трое моих товарищей, слышу их дыхание, а потом… Я остаюсь совершенно один. Где? Не имею ни малейшего понятия, потому что вокруг пронзительно темно, настолько, что мне кажется – я ослеп. Ни звуков, ни шорохов, ничего, только темнота, абсолютная.
Вот я пытаюсь кричать и понимаю, что ни звука не могу издать, мой рот просто открывается вхолостую. Вот кто-то рядом шевелится, касаясь моей руки, но лучше бы никого там не было, потому что прикосновение это вовсе не теплое и дружеское – по моей руке будто проходятся наждаком, срывая с мясом кожу. И я кричу, но звуков все еще нет.
Вот я сворачиваюсь в комочек, пытаясь защититься от прикосновений. Они пугают меня, я все еще беспомощен и слеп, и понимаю, что если это «что-то» коснется меня всерьез, с намерением убить, а не.. изучить? Поиграть? Для меня все будет закончено.
Вот резкий свет слепит глаза, и я снова в прихожей, совершенно целый и невредимый, а за моей спиной испуганно таращатся мои друзья, зареванные и даже, кажется, описавшиеся от ужаса. А напротив нас зависнув в воздухе парит какая-то тварь, мало похожая на все, что я когда-либо видел в своей короткой жизни. Я готовлюсь умереть, но…
В этот момент меня и моих друзей буквально отшвыривает за дверь. Между нами и тварью появляется Степан Михайлович с какой-то жутковатой улыбкой. Он раскидывает руки, что-то бормочет, и тварь воет в попытках то ли убить, то ли убежать. Я не вижу до конца, скорее больше понимаю, что именно от Степана Михайловича зависит, выживем ли мы все, или же наши косточки найдут когда-нибудь потом, если вообще найдут. Я кричу, когда тварь отращивает из тумана щупальце, которое пытается обойти Степана Михайловича со спины и добраться до нас, но наш спаситель и сам не дремлет, ударяя по щупальцу четками и продолжая бормотать что-то непонятное. Тварь воет, мечется по коридору, пытается достать хоть кого-то. А потом дверь захлопывается, окончательно отсекая нас от сражения, которое идет внутри дома. И только по громкому вою я понимаю, что все. Закончилось.
Позже мы все, перепуганные и чумазые, сидим за столом вместе с хозяином дома, пьем чай и смотрим во все глаза, даже не пытаясь понять, что только что произошло. Я залипаю взглядом на большом золотом кресте, покачивающемся на груди Степана Михайловича, и тот, ухмыляясь, заправляет его в рубашку. Кажется, он извиняется перед нами. «Простите», говорит он, «что вам пришлось это увидеть. Она не выходила раньше, надо было ловить на живца».
А дальше… наступает темнота. Просыпаюсь я уже дома, в собственной постели. Мои родители не выглядят ни испуганными, ни напряженными, как будто ничего не случилось. Чуть позже я обнаруживаю, что мои друзья тоже ничего не помнят, и даже почти уверяю себя, что это был дурной сон, но…
Степан Михайлович уезжает в тот же день, когда я просыпаюсь после своего кошмара. Он собирает свои вещи так же быстро, как и привез, а я сижу на заборе и кошусь в его сторону: спросить – не спросить. Странно, но дом, который до этого наводил жуть на всю деревню, больше не выглядит пугающим и мрачным, обычный дом, который вот-вот развалится от времени.
А когда я уже решаюсь все же спросить, Степан Михайлович сам подходит ко мне. Треплет по голове сухой широкой ладонью и, не дав мне даже рта открыть, роняет в мои ладони старые четки. Те самые, которыми он ударил щупальце твари. Мне кажется, что в его ухмылке проскальзывает что-то горькое, как будто это действие приносит ему боль.
Больше мы никогда не виделись с ним. Я рос, дом разваливался, сначала став приютом для мародеров всех мастей, а потом просто под давлением природы, которая, как я уже говорил, не терпит пустоты. Много, много позже, прочитав кучу крайне специфических книг и столкнувшись пару раз с похожими тварями, я понял, почему горчила улыбка моего странного знакомого.
Я тоже вижу их. В заброшенных домах, в «неблагополучных» районах, в опасных для людей местах, обросших различными легендами. Я не знаю, что случилось со Степаном Михайловичем, подозреваю, что, передав свои четки мне он отошел от дел, или вообще умер, но точно знаю, что мой долг – избавлять мир от тварей, этих порождений зла человеческого. Подозреваю еще, что нас таких много, тех, кто видит изнанку мира.