Ужас. Вдова Далила
Шрифт:
— Что скажете?
— Кош уже три дня не возвращался домой.
На лице пристава отразилось удивление. Итак, в течение трех дней репортер не появлялся ни в редакции, ни у себя дома. Каким бы неправдоподобным это ни казалось, нельзя было не приписать исчезновение Коша каким-нибудь важным причинам.
Это таинственное исчезновение явно имело непосредственную связь с преступлением на бульваре Ланн. Отсюда вытекали две гипотезы: или Онэсим Кош сделал вид, что исчезает, чтобы удобнее вести собственное расследование, или же он был тем или иным образом замешан в убийстве. В последнем
Следуя своей старой привычке придерживаться самых невероятных выводов, пристав остановился на последнем предположении. Он спросил инспектора:
— Вы выяснили еще какие-нибудь подробности?
Инспектор не сразу ответил, тогда пристав повторил вопрос:
— Алло! Вы слышите меня?
— Слышу. Больше никаких подробностей не знаю.
— Хорошо, завтра утром я сам все проверю, — сказал пристав и положил трубку.
«Завтра утром, голубчик мой, — подумал инспектор, — будет уже слишком поздно. К этому времени я сам найду Коша».
В сущности, инспектор не все рассказал приставу. Он принял решение разработать свой собственный план. Будучи еще слишком молодым, чтобы с его мнением считались старшие по званию, он решил действовать по личному усмотрению. С той минуты, когда инспектор нашел обрывки конверта, он чувствовал, что должен сосредоточиться на них. Это чувство, сначала неясное, перешло в уверенность, когда он услышал о номере дома Коша. Инспектор пожалел, что не умолчал о своем предположении, но утешился мыслью, что его начальник слишком самолюбив, чтобы согласиться с мнением простого инспектора. И то, что он минуту назад считал ошибкой, теперь показалось ему верхом ловкости: он установил связь между двумя цифрами, а пристав не придал этому значения. Значит, инспектор мог спокойно работать, не боясь никакого контроля и конкуренции со стороны начальства.
Как видно, Жавель ошибался. Но, поскольку пристав сделал поспешные выводы и решил придерживаться их, инспектору никто не помешал. В то время как начальник истолковывал события на разные лады, инспектор собирал новые сведения. Его утреннее открытие было ничтожно по сравнению с той новостью, которую он бережно скрывал от пристава.
А дело было вот в чем. Проходя по улице де Дуэ, Жавель машинально посмотрел на номер одного из домов и увидел цифру 22. Положительно, судьбе было угодно, чтобы этот номер вновь попался ему на глаза, а инспектор считал судьбу слишком могущественной силой, чтобы не подчиниться ее указаниям. Полицейский быстро сообразил, что если он ошибается, то никто об этом не узнает, а попытка ничему не повредит. Рассудив подобным образом, он вошел в здание.
Комната швейцара находилась в углублении, Жавель приотворил дверь и вежливо произнес:
— Здесь живет господин Кош?
— Не знаю такого, — со скукой в голосе произнес швейцар.
Инспектор сделал огорченное лицо и нерешительно продолжил:
— Он журналист. Может быть, теперь вы вспомните?..
Швейцар, гревший руки у печки, отрицательно
— Мне нужно увидеть журналиста, Онэсима Коша. Мне сказали, что он живет здесь. Это, вероятно, ошибка, но не могли бы вы…
Швейцар пожал плечами, однако его жена подошла поближе:
— Как, ты забыл? — И, обращаясь к инспектору, прибавила: — У нас нет такого квартиранта, но тут проживал один журналист. Он съехал от нас полгода назад; после этого почтальон несколько раз по ошибке приносил сюда письма на имя того господина, которого вы ищете…
Она обернулась к мужу:
— Вспомни. Месяц назад пришло еще одно письмо… Справьтесь в доме номер шестнадцать… или восемнадцать.
Жавель извинился за беспокойство, поблагодарил супругов и, выйдя на улицу, восторженно воскликнул:
— Победа, победа! Он не уйдет от меня!
Случайный прохожий, которого он едва не сбил с ног, посмотрел на него и проворчал: «Сумасшедший!» Но Жавель был так доволен, что даже не расслышал его. Он поспешно вошел в дом номер 16 и спросил:
— Здесь живет господин Кош?
— Да, но его нет дома. Он, вероятно, уехал путешествовать.
— Черт возьми, — пробормотал Жавель, — как это неприятно… А не знаете ли вы, когда он вернется?
— Нет, мне это не известно. Оставьте записку. Онэсим Кош получит ее вместе с письмами. Уже три дня у меня лежит его корреспонденция.
«Три дня! — подумал Жавель. — Уж не напал ли я, случайно, на верный след?»
И он прибавил, как бы говоря с самим собой:
— Оставить ему записку?.. Гм…
Инспектор подумал, что, пока он пишет записку, у него будет шанс собрать еще какие-нибудь сведения, — швейцар наверняка отнесется доверчивее к господину, пишущему письмо в его комнате, чем к посетителю, стоящему у входных дверей. Рассудив так, он сказал:
— Благодарю вас. Позвольте мне написать Онэсиму два слова, если это вас не стеснит.
— Нисколько. Присядьте… У вас есть письменные принадлежности?..
— Нет, — ответил инспектор.
Когда ему принесли перо, чернила и бумагу, он сел к столу и принялся сочинять запутанное письмо с просьбой о помощи, выдавая себя за бедного журналиста, умирающего с голоду.
Дописав до конца страницы, он остановился, взял за угол лист бумаги и помахал им в воздухе, чтобы просушить.
— Дать вам промокательную бумагу? — спросил швейцар.
— Право, мне совестно…
— Ерунда, не беспокойтесь… а конверт?
— Да, пожалуйста…
Промокнув лист бумаги, Жавель спросил:
— Господин Кош не предупредил вас о своем путешествии?
— Нет. Женщина, присматривающая за его хозяйством, пришла убираться и выяснила, что журналиста нет дома. Она ничего не поняла и, как и вы, обратилась с расспросами ко мне. Она приходит каждое утро и убирает его квартиру, но и у нее нет никаких сведений. Все это довольно странно, ведь обыкновенно, когда Кош уезжал куда-нибудь, он предупреждал меня. Кроме того, он говорил мне, что нужно отвечать, если его будут спрашивать…