Ужас. Вдова Далила

Левель Морис

— Я, со своей стороны, не советовал бы нам рассчитывать на этот нож как на орудие защиты от нападения, он в очень плохом состоянии.

Зиг был поражен. Все его приготовления, все его надежды рухнули как карточный домик. Он потерял целых три месяца! Он шел по ложному следу! Это было ужасно! Он взглянул на Марию, чтобы узнать, какое впечатление произвела на нее эта сцена. Она не изменила своего положения, но лицо ее не было так бледно, как несколько минут назад, и грустная улыбка блуждала на устах. Казалось, его неудача нисколько не тронула ее.

Это было слишком для вспыльчивого Зига. Как! В то время как он был приведен в отчаяние неудачной попыткой, Мария осталась равнодушной к его поражению! Вместо того чтобы жалеть его, она как будто радуется за его противника! Но, по его мнению, игра еще не была проиграна. Может быть, убийца не рассмотрел тогда орудия смерти и поэтому не узнал его теперь. Он ближе пододвинулся к Хорфди и снова указал на нож, говоря:

— Я так радовался этой покупке, а вы говорите, что нож негоден?

— Кончик согнут, посмотрите сами.

— Да, конечно, — подтвердил Зиг, делая вид, что внимательно осматривает нож, — но это вполне понятно. Вероятно, нож наткнулся на кость в теле и согнулся.

— Как? — воскликнул Хорфди. — Вы думаете, что этим ножом кого-то ранили?

— Еще бы, и даже смертельно.

— Кто вам это сказал?

— Мой чичероне! Неужели вы думаете, что я покупаю вещи, даже не поинтересовавшись их историей? Я знаю судьбу этого ножа от начала до конца. Он принадлежал молодому человеку, убитому на Французской улице, в доме номер сто семнадцать.

Хорфди сделал невольное движение. Зиг продолжал:

— Молодого человека звали — подождите-ка, я забыл его имя…

— Карл ван ден Кольб, — подсказал ему Хорфди.

Зиг удивленно вскинул брови.

— Значит вам знакомо это дело?

— Да, ведь я сам был замешан в него, — ответил Хорфди.

— Как так?

— Меня обвиняли в убийстве этого Кольба.

— Вас?!

— Да, меня! Оттого я так разволновался, когда вы заговорили об этом убийстве. Я, вероятно, бледен как мертвец… Пожалуйста, передайте мне стакан воды.

Зиг исполнил его просьбу. Хорфди сделал глоток и продолжал:

— Ах, если бы вы знали, сколько неприятностей я перенес. Поверите ли, меня арестовали и посадили в тюрьму.

— Не может быть! — воскликнул Зиг.

— К сожалению, это правда. Я сидел в одиночной камере. Мне даже надели ручные кандалы.

И обращаясь к Марии, он продолжал:

— Простите мое волнение, сударыня, я знаю, что это неподходящая тема для разговора, особенно в присутствии дамы. Но когда я думаю о том, что перенес, я теряю власть над собой.

— Конечно, конечно, — прибавил Зиг, а затем спросил: — А можно узнать, как вы выпутались из этой неприятной истории?

— Да очень просто, я доказал, что невиновен, вот и все.

— Но как полиции пришло в голову арестовать именно вас?

— За два дня до смерти Кольба между нами состоялся неприятный деловой разговор.

— Но ведь это ужасно! — воскликнул Зиг. — Если сегодня ночью убьют вас, то подозрение в убийстве падет на

меня, так как вы провели сегодняшний вечер со мной?

— Вероятно! Если не сразу найдут настоящего убийцу, то вас могут арестовать, я советую вам быть наготове, — пошутил Хорфди.

— Полиция совсем безумна, — сухо заметил сыщик.

— Ну, она только исполняет свои обязанности. И, кстати сказать, немедленно освобождает невиновных… Впрочем, мне это все безразлично, просто я много выстрадал из-за этого. Вы задели еще не зажившую рану.

Хорфди говорил с грустью в голосе, будто сдерживая слезы. Вдруг он протянул руку, взял нож и стал внимательно его рассматривать.

— Так это значит нож, которым убили бедного Карла ван ден Кольба… — сказал он взволнованно. — Он не был моим другом, но все же это был превосходный человек. Человек, добившийся всего сам благодаря труду и энергии. Он не сумел понять и простить мне нескольких погрешностей, которых не могло быть в его правильной и уравновешенной жизни. Он был жесток со мной и несправедлив, но я не сержусь на него, я искренне сожалею о его смерти… Карл обладал богатством и силой, но смерть отняла у него все это в одну секунду…

Он помолчал немного, а затем продолжил, не глядя ни на Зига, ни на Марию:

— Если бы убийца знал — как я теперь знаю, — знал бы, что этот человек любит и любим, что он ждал свою жену на следующее утро, может быть, рука его дрогнула бы и он бы промахнулся. Бедный юноша! Бедная жена!

Хорфди замолчал, и слезы блеснули на его глазах. Мария, потрясенная всеми волнениями этого дня, не выдержала и разразилась неудержимыми рыданиями. Сначала Зиг хотел броситься на помощь молодой женщине, но потом решил, что важнее найти объяснение ее слезам, и сказал:

— Это наша вина. В продолжение часа мы толкуем только о смерти и об убийстве, никакие нервы не выдержат.

Хорфди ничего не сказал, он молча смотрел, как Мария плакала. Зиг, желавший скорее закончить эту сцену, позвал лакея, велел ему поймать карету и отвез Марию домой, а Хорфди отправился к себе. Женщина находилась в таком состоянии, что Зиг не стал заводить с ней разговор. Да и что он мог ей сказать? Нашел ли он новую улику против Хорфди после сегодняшней сцены? Он надеялся на полный успех и действительно добился того, что Хорфди не только побледнел, но даже прослезился от волнения, но волнение это было вполне естественно, и Зиг попался в свою же ловушку.

Человек, которого он считал холодным и бессердечным, оказался вдруг серьезным и душевным, он был сильно потрясен смертью Кольба и сказал несколько теплых слов по поводу его безвременной кончины.

Обдумывая все это, Зиг отправился в свою скромную квартирку на Кейбельштрассе, которую оставил за собой. Иногда ему хотелось на несколько минут сбросить с себя личину графа и снова стать бедным чиновником.

— Ах, господин Зиг, — воскликнул швейцар, — как давно мы вас не видали.

— Я уезжал, — ответил сыщик, — никто ко мне не приходил?