Ужасная саба и ее хозяин

Чаусова Елена

— А в чем я не саба? — горько спросила она. — Где это заметно, что я… как нормальный человек для вас? Вы ко мне относитесь ровно как к сабе, не больше и не меньше.

У Эйдана в груди от ее слов что-то болезненно сжалось, и он неровно вздохнул. Потому что теперь становилось понятно — про то, как ее всю жизнь обижали и пугали "особым" к ней отношением, не таким, как ко всем прочим людям. Потому что она саба, потому что она не способна сама, потому что за ней нужен глаз да глаз. Она же ужасная. И для Эйдана это "особое" отношение к ней никогда не было особым в плохом смысле, он относился к ней, как к сокровищу, которое надо ценить и беречь, как к человеку, с которым у него особенные отношения, которых не будет ни с кем больше. Как к той, для которой он готов на все. Для него все это всегда означало только хорошее — но для нее нет. И, значит, было не важно, что думает об этом Эйдан. Потому что его к ней отношение — было для нее, а не для него. Потому что отношение к кому-то вовсе не имеет смысла без этого "кого-то".

— Прости меня, Лейтис.

Я себя с тобой веду… слишком эгоистично, наверное, — тихо и серьезно сказал он, принявшись гладить ее пальцами по волосам и по лицу, ласково и немного нервно, сам не зная, кого этими движениями пытается успокоить — ее или себя. — Слишком тебя опекаю, чтобы ты чувствовала себя свободной. И… слишком упиваюсь тем, что у меня наконец есть постоянная саба, спустя столько лет… чтобы ты чувствовала себя чем-то больше того. Я бы мог сейчас долго и многословно объяснять, что ты с первого дня не была для меня просто сабой, как Тэвиш никогда не был просто дворецким. Что я никогда ни к кому больше не относился так, ни к одной из своих женщин, ни с кем так себя не вел… кроме младшей сестры. Это была бы правда, но это не то. Важно, как это ощущаешь ты, а не я. Поэтому завтра утром я первым делом попрошу юриста оформить обратную передачу тебе всех прав, кроме уголовной ответственности. Прости, я все еще нервничаю из-за сегодняшнего… и не могу. Возможно, чуть позже… А когда он это сделает — оформлю совместное владение этим домом, потому что ты сможешь владеть собственностью. Вечером привезу бумаги, ты подпишешь. И в-третьих… в-третьих я бы хотел, чтобы ты называла меня "хозяин Эйдан" только если сама этого хочешь. Если что, Трисса, моя младшая сестра, зовет меня Дени. Можешь пользоваться… если тебе понравится, конечно. Или придумать что-то свое. Что угодно.

Лейтис запальчиво начала отвечать:

— Не надо мне совместного владения домом, мне хватит и… — тут она запнулась, — и того, что у меня и без того есть. И вообще, кажется, вы… ты не понимаешь.

Он робко улыбнулся ее запинке, сбивчивому "ты", потому что оно… согревало. Потому что ему хотелось первым делом выпалить в ответ: скажи еще, назови меня на "ты" снова…

— Я надеюсь, что понимаю хотя бы отчасти, Лейтис, — со вздохом сказал он, — про твою семью, в которой к тебе никогда не относились так же, как к остальным, потому что ты саба. Которую надо больше контролировать, которой надо меньше позволять, которая не способна решать за себя сама и которая этим хуже прочих. Которую любят, ценят и уважают меньше прочих. И хотел бы, чтобы ты видела и чувствовала… что я не просто отношусь к тебе так же, как к остальным своим близким, которых у меня не так много, честно говоря. Я хочу, чтобы ты видела и понимала, что ты сейчас стоишь среди них на самом первом, самом главном месте. Дом — это единственное, что всегда принадлежало только мне. И я был бы рад, если бы он стал нашим общим. Но тебе решать. И если я правда не понимаю — объясни мне, пожалуйста… Потому что мне очень важно понять. Важнее всего понимать тебя, — он притянул ее к себе, сгреб в охапку, свое сокровище, самого важного на свете человека, надеясь, что она и правда объяснит. Или они будут говорить еще и разберутся… как-то. Потому что это и правда было самым важным.

— Меньше уважения… — Лейтис хмыкнула. — Ты смешно так говоришь, будто саб хоть кто-то хоть как-то уважает. Неважно. Отпусти меня, пожалуйста.

Эйдан вздохнул и тихо, но твердо ответил:

— Не отпущу. Не потому, что ты саба, а потому, что ты переживаешь, а я переживаю за тебя, и обещал тебе, что никогда никуда не отпущу, чтобы ни случилось. И потому что не хочу отпускать, не хочу, чтобы ты была одна, никогда больше… И хочу, чтобы со всем плохим, что случается, мы справлялись вместе. Делить с тобой все, и плохое, и хорошее, — он все же слегка ослабил объятья, приподнялся на локте, пристально глядя на нее, но продолжил обнимать, после чего Лейтис немедленно развернулась к нему спиной. А Эйдан тут же снова обнял ее крепче, уткнулся носом в плечо и продолжил говорить: — И я тебя уважаю. Ты заслуживаешь уважения за очень многое. За то, что осталась собой, когда на тебя так сильно давили с детства, и ушла из дома. За то, что выжила на улице, совсем одна. За то, что ты — один из самых талантливых магов, которых я знаю. За то, что ты побежала спасать мистера Крейна, потому что тебе не все равно. За то, что тебе так важно уважение и человеческое отношение — тоже. За твою искренность, твой ум, твою чуткость, человечность, деятельную натуру и фантазию. Я тебя за все это уважаю и восхищаюсь тобой до глубины души. Каждый день. Я бы не смог делить жизнь с тем, кого не уважаю, Лейтис. Как человека, как личность… Не смог бы доверять вовсе тому, кого не ценю и на кого не могу рассчитывать. А ты — первая, с кем я хочу ее разделить.

Он не врал ни словом. Даже когда он в очередной раз читал ей нотацию о нарушенных правилах — Эйдан ни на секунду не переставал относиться к ней с уважением. Верил, что она поймет сразу, верил, что ей не нужно никаких строгих наказаний. Верил, что любой ее проступок вызван исключительно эмоциональностью натуры, а не тем, что она глупа, плоха, или к чему-то не способна. Верил, что она всегда все поймет и со всем справится. Только вот сейчас вовсе не был уверен, что сможет объяснить, что она поверит ему… она слишком не привыкла верить в такое. И он, к тому же, был перед ней виноват, что слишком паршиво показывал ей это раньше. И Лейтис немедленно подтвердила

это своими словами:

— Что-то незаметно, чтобы все было так. Я все-таки думаю, что ты ко мне очень хорошо относишься, но не больше, чем к сабе, которая иногда, изредка не полная идиотка. И мы зря затеяли этот разговор, только нервы друг другу портить.

— Бедная моя, хорошая… к которой никто никогда не относился всерьез и по-человечески. Прости меня еще раз. За то, что и я… не смог показать тебе того отношения, которое тебе так нужно, как воздух, — он вздохнул, еще сильнее сгреб ее в объятья поцеловал в плечо. — И не зря затеяли разговор. Я теперь лучше понимаю, о чем ты переживаешь. Я хочу знать и понимать это всегда, Лейтис. И ты теперь будешь чаще говорить мне "ты", мне очень нравится, с самого начала. От этого тепло. Надеюсь, тебе тоже нравится, моя хорошая. И… вообще-то я хотел затеять с тобой этот разговор завтра, когда ты в себя придешь. А теперь думаю, может, лучше сейчас? Я хотел тебе предложить пойти учиться, — теперь он уткнулся лбом ей в плечо, что было не очень кстати для разговора об учебе, и тем более некстати были новые поцелуи, которыми он касался ее спины, пока говорил. Зато они были кстати к его чувствам, к тому, как он ощущал сейчас — себя, ее, их обоих, их отношения.

— Чему? Гражданскому и уголовному праву, чтобы меньше нарываться? — сердито спросила Лейтис и дернула плечом.

— Магической фармацевтике, — серьезно ответил Эйдан и погладил ее ладонью по животу. — Я уже давно думаю, что тебе… посоветовать, чтобы это было осмысленно и могло тебе понравиться. Вот сегодня, кажется, надумал что-то стоящее. Я считаю, что твои способности заслуживают достойного применения. А еще мне нравится представлять, как ты бы утерла нос и Хоббу, и врачу Крейна, если бы тебе хватало знаний объяснить, как твоя штука работает. Я бы тобой гордился. Но можем и впрямь потом об этом поговорить… прости меня, что этот разговор выходит таким… нерадостным. Я хотел, чтобы он был совсем другим, — он протяжно вздохнул, сильнее вжавшись ей в спину носом. На сердце было тяжело, а в груди муторно. Он ощущал чувства Лейтис, которые мешались с его собственными, тоже тоскливыми. И когда через все это прорывались остальные эмоции, знакомые, привычные — радости, восхищения, нежности к ней, которые он не мог не испытывать даже сейчас, это было почти болезненно. Хотелось вжаться в нее целиком и повторять бесконечно: прости, я тебя люблю, моя девочка — и другие совершенно бессмысленные глупости. Просто от общей надрывности происходящего, от невыносимости всего. Когда Лейтис обижалась, отстранялась от него — это было почти так же жутко, как обвинение в покушении. Как то, что с нее могли снять ошейник.

— Я не знаю, что говорить… и зачем, — тихо ответила Лейтис и умолкла, как-то резко проваливаясь в беспросветное отчаяние, которое накрыло и Эйдана: тяжелое, оно накрывало с головой. И он не стал от него запираться, впустил его в себя, позволил растечься внутри, чтобы, насколько это возможно, ощутить ее состояние, быть с ней в нем. Он никогда так не делал, у него раньше ни с кем не было такой сильной связи, ничего, хоть отдаленно похожего на нее, но почему-то Эйдан был уверен, что нужно именно так, что это правильно.

— Не говори, — тихо сказал он, развернул Лейтис к себе, устроив ее голову на своем плече, снова крепко прижал к себе. Двигаться было трудно, будто он преодолевал сопротивление воды. Говорить тоже. Все было трудно, и Эйдан не мог не думать, что ей сейчас еще труднее, может быть, намного. Но так было немного лучше, когда он прижимал ее к себе, так было теплее, и он надеялся, что и ей тоже. — Ничего не говори, молчи, а я буду тебя обнимать вот так. Так и будем лежать, долго-долго, потом Тэвиш начнет волноваться, придет сюда, будет спрашивать обеспокоенно, что происходит… А я ему скажу, что все хорошо. Просто я в тебя врос. Как деревья, бывает, врастают в ограду, так что остается только дерево спилить и ограду поломать, чтобы разделить их, потому что они уже одно целое. И все хорошо, потому что так и должно быть, потому что мы и должны быть одним целым, всегда… И лежать вот так с тобой — все равно лучше, чем что угодно без тебя. Так что все хорошо. И пускай все остальное катится куда угодно, яматанцы с контрактами, Хобб с повестками на судебное заседание, Тэвиш со сметой расходов на месяц, супермаркет со стейками — хоть весь мир. Я буду лежать тут с тобой, сколько будет нужно. Потому что весь мир без тебя не имеет смысла, — он едва ли понимал, зачем несет этот бред, откуда его вообще берет, просто говорил то, что шло на ум, потому что от этого отчаяние… наверное, светлело. Внутри него — превращалось в щемящую грусть, в нежность, в любовь, в очень много любви, которой он хотел укутать Лейтис со всех сторон, и впрямь врасти этой любовью в нее, как корнями, вплавиться, чтобы она была с ней всегда, каждую секунду. И надеялся, что она хоть немного это чувствует, то, что чувствует сейчас он.

А потом он замолчал, и они так и лежали, наверное, целую вечность по ощущениям Лейтис, которые Эйдан сейчас хорошо улавливал, как никогда. Целую вечность — минут десять, а то и все пятнадцать, пока она не успокоилась. Это было так, будто они потихоньку поднимались из толщи воды, которая просто давила меньше и меньше, пока они не перестали ощущать ее вовсе. Отчаяние, конечно, не совсем прошло, когда она заговорила, но это была бы не Лейтис — молчать, когда уже может говорить:

— Фармацевтика — это очень хорошая идея, с одной стороны. А с другой, мне кажется, из-за того, что я саба, никто меня такому учить не станет. Мы ведь безответственные.