Ужасный век. Том I
Шрифт:
— Ну что ж, продолжим… — пробормотал сеньор Каронеро себе под нос.
Руки. Руки многое говорят о человеке. Да, ладони не были совсем уж стёрты тяжёлым трудом — но осмотрев их более тщательно, судовой врач заметил небольшие мозоли под самыми пальцами. На правой руке они были выражены гораздо сильнее, чем на левой. Чтобы подтвердить догадку, дон Карлос хорошенько присмотрелся к суставам, особенно к большому пальцу.
— Да ты, сынок, не так-то прост…
Это рука фехтовальщика, без сомнений. Очень опытного. Теперь сеньор Каронеро внимательнее отнёсся к мелким рубцам — поначалу не
Впервые поговорить удалось только на следующий день.
К тому времени сеньор Каронеро успел порыться в бумагах, разыскивая старые наброски — когда-то он зарисовывал буквально всё подряд. Убил пару часов, однако нашёл требуемое. Находка освежила память: лодка, которую врач видел на берегу, наверняка тремонская. Типичное судно тамошних ловцов креветок и крабов.
Герцогство Тремонское никогда де-юре не являлось частью Балеарии. Но будучи государством не слишком большим, граничащим с могучей Балеарской империей — всегда в известной степени от неё зависело. Обе стороны не испытывали радости от такого положения вещей. Поколениями тремонские герцоги грезили стать королями. А каждый император Балеарии желал когда-нибудь наконец услышать вассальную клятву некрупного, но очень богатого соседа.
Такие же мысли роились в императорских головах и насчёт норштатских государств. Лимланд тоже соблазнял правителей Балеарии. Императоры сменялись — и всё более крепла идея восстановить величие Старой Империи. Хотя бы частично. Балеарцы считали себя законными наследниками великой державы прошлого.
Когда-то, во глубине веков, одно государство занимало весь запад Ульмиса. От Южного океана до северных гор, за которыми лежит мёртвая тундра. От лимландских прибрежных скал до хребтов Ург и Восточного Леса, уходящего за пределы известного мира. Увы: с тех пор, как Старая Империя рухнула под собственной тяжестью, у новых государств Ульмиса не находилось времени и сил на изучение далёких земель. Вдумчивое исследование мира виделось задачей поколений, которым выпадет жизнь поспокойнее.
На руинах Старой Империи сложилось немало государств, но лишь Балеарская империя на юго-западе и королевство Стирлинг на северо-востоке стали по-настоящему могучими. Остальные старались держаться кого-то из доминантов или лавировать между ними.
Рано или поздно большая война обязана была случиться. Вопрос состоял лишь в том, кому достанет смелости или глупости нанести первый удар. Шестьдесят лет назад на балеарский престол взошёл Педро Фелипе — и немедленно начал войну, к которой все давно готовились.
Неудивительно, что едва Балеария сцепилась с равным по силе противником — тремонцы выступили против своего грозного соседа. Герцоги так и не короновались, но послевоенные договоры освободили их от былого влияния Балеарии. Стирлинг подмять Тремону под себя тоже не смог: слишком далеко. Баланс остался шатким.
Все понимали, что Тремона хочет быть настоящим королевством. Более того: недалёк день, когда она сама возжелает начать экспансию. Возможно, станет подчинять небольшие норштатские графства, герцогства и княжества. Возможно — даже начнёт войну с Ургвином. Рано или поздно.
Конечно, многих балеарцев подобное не устраивало. Сдержать усиление Тремоны, в идеале — и вовсе вернуться к прежнему положению вещей… Вот о чём мечтали люди старой закалки. Истинные патриоты.
Но воевать открыто никто уже не собирался. Борьба теперь разворачивалась на бумаге, в переговорных залах да по тёмным углам, где вершились тёмные дела. Это — война уже не для таких людей, как дон Карлос.
Совсем для других.
Например — для тех, которые владеют клинком, но не носят доспеха. Для тех, кто не покрывает тело сталью, а прячет сталь под плащом. Дон Карлос размышлял об этом, глядя на обессиленного незнакомца.
Итак, первая беседа состоялась отнюдь не сразу. Время от времени больной начинал бредить, но затем впервые по-настоящему заговорил.
— Я умираю, да?..
— Пока, сынок, трудно судить.
На лице незнакомца, еле освещаемом свечами, промелькнуло нечто вроде усмешки.
— Не… не жалейте… моих чувств. Если умираю, так и скажите. Смерти я не боюсь, а умереть в постели вовсе не чаял. Пусть даже в чужой.
Сентиментальность в таких вопросах сеньору Каронеро и не была свойственна — как любому врачу. Если слишком сопереживать каждому пациенту, быстро рассудком повредишься. Особенно на войне.
— Я правда не знаю. Известно лечение от твоего недуга, но я не могу уверенно сказать, что оно поможет. Либо умрёшь, либо нет.
— Мне нужно знать точно. А то как же умирать без исповеди? Не годится, сеньор…
— Для исповеди тебе потребен священник, так что это не по адресу. Я спасаю тела, а не души.
— Нет… Моя исповедь не для священника. Падре меня не поймёт. Многовато грехов. Вот знаете, статуя святой Беллы в церкви… будто корит: как ты, грешник, вообще посмел явиться сюда? Жил с Нечистым, так с ним и умирай, почто молитвы вспомнил?..
Дальнейшие слова утратили связность. Дон Карлос надеялся разобрать в этом бормотании нечто важное, но бред и был бредом. Затем мужчина опять пришёл в себя.
— Вы ведь военный, я вижу.
— Военный. Карлос Мигель Каронеро, лейтенант имперского флота. Судовой врач «Белла Светлейшая»… если ты слышал о флагмане адмирала де Сонгре, конечно.
— Как не слышать… Да вы большой человек. Только такому исповедь и доверю… А также доверю последнюю просьбу, коли выйдет, что умираю. Вы же славный воин Балеарии. Вы не откажете.
— Из меня плохой проводник на Небеса.
— Зато вниз… хороший. Как крестили, я с Творцом Небесным мало дел имел… Больше ждал, пока снизу заговорят. Дескать: сменяй душу на удачу, не видала Преисподняя убийцы лучше. Ну нет… При мне душонка-то пока. Да и удача, раз оказался здесь… Не отдал я душу Творцу Небесному, а Нечистому подавно не видать её при моей жизни. Но если подумать… Невелика ценность в моей душе. Её не отмыть. Я не уважал ни мирские, ни высшие законы. Что мне крест да хоругви… хрень собачья. Перекрестие эспады и флаг. Вот в это я верил, сеньор…