Ужасный век. Том I
Шрифт:
Барсби только склонил голову — желая извиниться, но явно нисколько с леди Эбигейл не согласившись. Понятное дело! Военные раны не могли затянуться при жизни ветеранов — особенно если постоянно сыпать на те раны соль. Вопрос ещё, как скоро заживут они после смерти последнего из видевших войну своими глазами.
Двадцать лет прошло, а Стирлинг продолжал жить памятью о победе — которая забрала гораздо больше, чем дала. Маркиза думала, что немногие в Стирлинге понимают это лучше неё. Таковое понимание и привело леди Эбигейл в Балеарию,
Шлюпка стукнулась об деревянный пирс. Трое мужчин приблизились к ней: факелы давали не так уж много света, но и под ярким солнцем маркиза наверняка не заметила бы в незнакомцах чего-то необычного. Люди как люди, одетые небогато, но вполне прилично. Длинные клинки оттопыривали края дорожных плащей, но какой мужчина ночью ходит без оружия? Ничего необычного.
Балеарец вытянул руку с факелом, осветив лодку. Женщину он, конечно, сразу узнал.
— Добро пожаловать в Балеарию, сеньора.
Пирс оказался слишком высок, чтобы леди Эбигейл самостоятельно выбралась из шлюпки — тем более в крайне неудобном для подобных упражнений платье. Сир Джон попытался ей помочь, но при этом слишком приблизился к пирсу. Людям на берегу это не понравилось.
— Не стоит, сеньор. Уговор есть уговор: вам нельзя ступить на балеарскую землю. Мы сами. Позвольте…
Мужчина, наклонившийся к маркизе, не обладал солидными габаритами Джона Барсби — однако его руки оказались очень сильными. Балеарцы мягко подхватили маркизу и перенесли на причал, словно ребёнка.
— Будьте осторожны, миледи. — в голосе сира Джона прозвучало серьёзное беспокойство.
— Не волнуйтесь, сир. Вы помните? Четвёртая ночь, здесь же.
— Разумеется. Мы прибудем без опоздания, а до тех пор отойдём прочь от берега.
Сир Джон понятия не имел, чего ради маркиза предприняла этот вояж — быть может, успел себе нафантазировать великих опасностей в духе плутовского романа. Впрочем, не такое уж напрасное беспокойство. Ведь дело не только в статусе замужней дамы, который уже делал путешествие щекотливой историей. За малым часто прячется большое — и визит леди Эбигейл в Балеарию имел цели, которые с супружеской неверностью сравнивать смешно.
Немного полюбовавшись видом корабля в лунном свете, леди Эбигейл проследовала за встретившими её людьми. Доски пирса скрипели под тяжёлыми сапогами и изящными туфельками. Никто из мужчин не представился, имя маркизы тоже не прозвучала. Эбигейл догадывалась: едва ли в дороге её станут развлекать беседами. Не положено.
Чуть поодаль, за покосившимся сараем, ждала карета. Ясное дело: экипаж маленький, совсем неброский, однако наверняка вполне удобный. Закрытый, окна занавешены. Кучер, трое мрачных балеарцев и маркиза — больше никого.
— Немногочисленный мне положен эскорт. Я надеюсь, местные дороги безопасны?
Слова леди Эбигейл в основном были кокетством: ей хотелось завязать хоть какую-то беседу. Леди прекрасно понимала, что безопасность обеспечена как должно. Балеария ей виделась не более страшным местом, чем собственный замок. Даже в столице Стирлинга, вероятно, больше поводов для тревог.
Всякая столица полна интриг. Полна перешёптываний, тёмных углов и тёмных планов. Маркиза всегда чувствовала опасность больших городов, не будучи и сама чуждой дел в тени. Разница для неё состояла в одном: дома Эбигейл Бомонт предоставлена сама себе. Здесь же, на чужбине, имеется могучий союзник.
Неприятного вида балеарец — с остро скошенным лбом и маленькими глазами, попробовал изобразить улыбку. Получилось скорее отталкивающе, чем мило или любезно, но попытку стоило оценить.
— Рядом с нами, сеньора, опасаться вам совершенно нечего.
— Почему вы так в этом уверены? — игриво усмехнулась маркиза, забираясь в карету.
Ответ был простым, но совершенно достаточным.
— Потому что именно мы — самые опасные люди в Балеарии.
Такая компания для путешествия в Марисолему устаивала Эбигейл Бомонт полностью. Самые опасные люди на твоей стороне — что может быть лучше?
Глава 5
Всю жизнь Фелипе де Фанья тянулся к знаниям.
Десятилетия, с самого раннего детства: когда мальчика впервые оторвали от безмятежных игр под тенью апельсиновых деревьев, высаженных в саду отцовского имения, и познакомили с каким-то добродушным стариком. Отец сказал, что это — учитель.
С того самого дня Фелипе ни в чем на свете не ощущал столь сильной притягательности, как в книгах. Даже женщины почти не влекли его. Сколько Фелипе де Фанья себя уверенно помнил, столько он был снедаем лишь одним: жаждой знаний.
Было забавно вспоминать об этом в такой необычный момент, как сейчас.
Долгие годы Фелипе учился всему и у всех — благо что богатство семьи удовлетворяло любые желания, а среднему сыну графа де Фанья вполне дозволялось не готовиться к государственным делам. Фелипе безрассудно бросался в омут каждой из наук: то его увлекала одна, то другая. Он измучивал безграничным любопытством виднейших учёных мужей Ульмиса. Не удовлетворился он даже полным изучением курсов Ромельясского университета — главной обители наук в Балеарии: ещё несколько лет провёл в лимландском Зюрдене. Тамошние учёные мужи в чём-то превзошли балеарских, хотя в чём-то и уступили.
Фелипе де Фанья никогда не желал посвятить себя какой-то одной науке, как многие мужчины не готовы посвятить себя одной женщине. Философия. Право. Медицина. Астрономия. Математика. Богословие. История прошлого, насколько её возможно было изучить. Далёкие страны — насколько в Ульмисе о них имели представление. И языки, разумеется. Всё это одинаково будоражило Фелипе: каждый раз, беря в руки новую книгу, он испытывал знакомое с младых ногтей возбуждение. Казалось бы, со временем людям приедается всё — однако ему познание не приедалось.