Узник Неба
Шрифт:
Профессор искоса посмотрел на меня.
— Вижу, вы проделали кропотливую исследовательскую работу, Даниель.
— Простите за дерзость, профессор, но ради счастья Фермина я готов пойти гораздо дальше.
— И это делает вам честь. Но вы также не должны пренебрегать судьбой того, кто попытается проделать этот трюк, ибо, если его поймают за руку, ему грозит суровое наказание.
— Вот почему я и подумал, что тому, у кого гипотетически есть ход в архивы, следует взять с собой помощника, который выполнит самую рискованную часть операции, если можно так выразиться.
— В таком случае гипотетический помощник
— Считайте, дело в шляпе. И скидка вырастает до двадцати пяти процентов. Но в глубине души я знаю, что существует некто, гипотетически, кто согласился бы помочь pro bono, [41] ничего не получая взамен, хотя бы из удовольствия забить гол коррумпированной и прогнившей системе.
41
Во благо, бескорыстно (лат.).
— Я ученый, Даниель. Сыграть на моих чувствах не получится.
— Тогда ради Фермина.
— Это другой разговор. Обсудим технические детали.
Я вынул и показал ему сотенную банкноту, которую дал мне Сальгадо.
— Вот мой бюджет на оплату издержек предприятия, — пояснил я.
— Вижу, вы готовы стрелять, не жалея пороха, но лучше употребите деньги на другие расходы, которых потребует сей ратный подвиг, поскольку мои услуги ничего вам стоить не будут, — ответил профессор. — Наибольшее беспокойство, уважаемый помощник, у меня вызывает крамола с документами. Новые центурионы власти, помимо водоемов и требников, удвоили громоздкость и без того чудовищной бюрократической системы, достойной худших кошмаров нашего верного друга Франсиско Кафки. Как я уже говорил, необходимо с предельной тщательностью подойти к созданию всевозможных судебных постановлений, распоряжений, ходатайств и прочих бумаг. Они обязаны выглядеть подлинными и должны в точности соответствовать содержанию, стилю и духу старых, истертых и пропитанных пылью досье и не подлежать сомнению.
— С этой стороны мы надежно защищены, — сказал я.
— Мне необходимо знать список соучастников данного заговора, чтобы убедиться, что вы не бравируете.
Я растолковал профессору вторую часть плана.
— Может, и получится, — сделал он утешительный вывод.
Как только нам подали основное блюдо, мы свернули тему, и беседа приняла другое направление. Во время обеда я изо всех сил крепился, но, когда настал черед кофе, не выдержал и, притворившись, что вопрос не представляет для меня особого интереса, обронил:
— Кстати, профессор, недавно мы разговаривали о том о сем с одним из клиентов магазина, и случайно всплыло имя Маурисио Вальса, бывшего министра культуры и прочее. Что вам о нем известно?
Профессор приподнял бровь.
— О Вальсе? То же, что и всем, полагаю.
— Уверен, что вы знаете намного больше других, профессор. Намного больше.
— Видите ли, если честно, я уже давно о нем ничего не слышал, хотя раньше Маурисио Вальс являлся весьма заметной фигурой. Как вы правильно отметили, в свое время он был министром культуры, знаменитым и непревзойденным, а также возглавлял массу организаций и учреждений. Человек, обласканный нынешним режимом, имевший большой вес в своей области, покровитель многих, любимое дитя культурных колонок испанской прессы… Как я и сказал, яркая личность.
Я слегка улыбнулся, как будто мне было приятно все это выслушать.
— А теперь что-то изменилось?
— Откровенно говоря, в последние годы он исчез с небосклона, что называется, общественной жизни. Не знаю точно, получил ли он за свои заслуги назначение на дипломатический пост или какую-нибудь должность в международной организации, — вы наверняка в курсе, как это делается, — однако с некоторых пор его карьерный рост не прослеживается… Мне известно, что некогда он вместе с компаньонами основал издательство. Издательство процветает и теперь, бесперебойно выпуская новые книги. Практически каждый месяц мне приходят приглашения на презентацию какого-нибудь очередного шедевра…
— А Вальс посещает подобные мероприятия?
— Когда-то посещал. Мы еще всегда посмеивались, поскольку он говорил преимущественно о себе, а не о представленной книге или ее авторе, но это все в прошлом. Уже несколько лет я его не видел. Могу я узнать, почему он вас интересует, Даниель? Неужели вас соблазнил блеск миниатюрной ярмарки тщеславия в нашей литературе?
— Я спросил из чистого любопытства.
— Ну конечно.
Оплачивая счет, профессор Альбукерке посматривал на меня краем глаза.
— Почему меня не покидает ощущение, что я услышал лишь малую толику из того, что произошло? Вы не поведали мне и половины, это уж точно.
— Когда-нибудь я расскажу и остальное, профессор. Обещаю вам.
— Вот это другой разговор. У городов короткая память, и чтобы не дать ей угаснуть, нужен кто-то вроде меня, кропотливый исследователь.
— Заключим сделку: вы поможете мне разрешить затруднения Фермина, а я однажды расскажу вам о том, что Барселона предпочла бы забыть. Некоторые факты ее тайной истории.
Профессор протянул мне руку, и я пожал ее.
— Ловлю вас на слове. А теперь, возвращаясь к проблеме Фермина и документам, которые нам предстоит извлечь из шляпы…
— Полагаю, я знаю человека, способного справиться с этой задачей, — заявил я.
6
Освальдо Дарио де Мортенссен, король переписчиков Барселоны и мой добрый знакомый, наслаждался послеобеденным отдыхом в своей кабинке у входа во дворец вице-королевы. Сегодня он решил побаловать себя чашкой кофе с капелькой бренди и египетской сигаретой. Заметив мое приближение, он приветственно помахал рукой:
— Возвращение блудного сына. Вы передумали? Все-таки напишем любовное письмо, которое откроет доступ к молниям и потайным застежечкам желанной девушки?
Я снова показал ему обручальное кольцо, и он кивнул, вспомнив:
— Простите. Сила привычки. Вы несовременный человек. Чем могу служить?
— В прошлый раз ваше имя показалось мне знакомым, дон Освальдо. Я произвел ревизию в книжном шкафу и нашел ваш роман «Сумеречные всадники», изданный в 1933 году.
Покопавшись в памяти, Освальдо ностальгически улыбнулся: