Узы крови
Шрифт:
Двое сопровождавших под капюшонами, которые все это время молились рядом с грешниками и увещевали их, теперь отошли и встали позади советников. Третий, находившийся рядом с огромным еретиком, двинулся в противоположную сторону, к жаровне, где ему вручили зажженный факел. Подняв его высоко над головой, он в такт ударам барабана медленно двинулся к первому столбу — к мужчине, от которого он только что отошел и чьи губы продолжали шевелиться в непрестанной молитве. Толпу сковала тишина — настолько глубокая, что на фоне барабанного боя и щелканья шелковых знамен на ветру, на фоне шепота мучеников слышно стало потрескивание пламени.
В
— Взирайте на Божий суд! — крикнул Джанни Ромбо и ткнул факелом в костер.
Эти слова что-то сломали у Жана в груди. Время замедлило свой ход, как всегда бывало в приближении Смерти, но на этот раз Жан не находился в центре водоворота силы, он оказался с края и не мог пропустить его через себя. Мир утратил звуки, и все вокруг происходило очень медленно и безмолвно. Жану Ромбо оставалось только смотреть, как дочь тихо двинулась вперед, мимо него: вот она поднимает одну ногу и ставит ее на землю, поднимает и ставит вторую, ее губы произносят имя, имя, имя ее брата. Как будто имя, даже если выкрикнуть его во весь голос, сможет остановить этот ужас! Жан знал, что в ее мире остались звуки, что сейчас они неистово вырываются из уст толпы, рванувшейся вперед, чтобы лучше видеть происходящее. В том мире руки, которую он поднял — слишком медленно и слишком поздно! — было бы достаточно, чтобы остановить ее. И хотя ему казалось, что Анна еле движется, она вдруг исчезла. Время от времени ее темные волосы мелькали в толпе, через которую она пробивалась.
— Нет!
Жан кричал.
Снова один из Ромбо стоял в самом темном центре этого темного царства, орудие Смерти и ее жертва. Однако что такое было его отчаяние? Лишь жалкий шепот перед лицом огромной грозы, шепот, который был подхвачен ветром и утоплен в реве толпы, вновь зазвучавшем в полную силу. Жан повернулся направо, где к нему пробирался Урия, который словно плыл по морю шапок. Жан повернулся налево и успел увидеть, как Магоннагал достает из-за бочонка дубинку и делает первый шаг в его сторону. Внезапно он понял, что его предали, и повернул назад. Но его дети были впереди, и как раз в этот момент по толпе прокатилась очередная волна, подтолкнув Жана сзади. Перед ним все еще оставался намек на проход, в который нырнула Анна. Жан позволил толпе увлечь себя туда же. И тотчас стоявшие позади него люди затопили проход, словно прилив, прорвавший каменную стену.
— Анна! — закричал Жан. Тщетно.
Каждый следующий шаг давался Анне все труднее: заслон плоти впереди становился все плотнее, но ей необходимо было прорваться сквозь него. Потому что это не ее брат стоял там, наслаждаясь смертью. Это не он сунул факел в костер, не он ударил ножом немца на том перекрестке. Не оставалось сомнений в том, что Джанни одержим дьяволом.
Анне Ромбо надо только заставить толпу расступиться, надо добраться до центра лужайки, окутанной клубами дыма, ей надо быть там, чтобы вырвать демона из души Джанни.
Джанни молился, чтобы ветер вернулся и разогнал дым. Он слышал о том, что еретики часто задыхаются и теряют сознание, что нередко они не сгорают в огне, а коптятся, пока не умрут. Это казалось ему извращением воли Господа, ибо Его воля являла себя только в пламени, знаменовавшем изгнание всего нечистого и поглощение ужасающих грехов ереси. Пламя служило страшным предостережением о том, что ожидает подобных грешников в вечном аду. Джанни собственноручно снял с шеи осужденных мешочки с порохом, которые какой-то подкупленный человек повесил им для того, чтобы их боль быстрее оборвалась. Бог не допустит такого обмана! Пламя казалось юноше продолжением его самого. Оно не вспыхнуло в тот момент, когда он положил факел в жаровню, оно исходило от него: святой дух истекал из самого его сердца, претворяя мертвые поленья в живые языки огня.
«Все это так просто! — думал Джанни. — Просто, как вера. Эти грешники хотели призвать антихриста. Эти грешники должны умереть».
Жан увидел, как факел торжествующе взметнулся вверх, а потом был вложен в последний из костров, — и в эту секунду дым от первого, валивший огромными клубами, скрыл от него и дочь, проталкивавшуюся через плотную толпу, и сына, пылающего жертвенным огнем. Из дыма ясно доносились кашель осужденных и зрителей, отчаянные молитвы и вопли, когда огонь добрался до босых ног еретиков, бой барабана, звон колокола, звуки «Miserere» — все это звучало аккомпанементом к вою толпы. Жану каким-то образом удалось догнать дочь — она опережала его на расстояние всего двух вытянутых рук, их разделяли лишь пять человек, а еще на пять человек впереди подавался под напором толпы ряд солдат. Жан также знал, что его преследователи отстали от него совсем ненамного.
— Анна! — закричал он снова, зная, что это бесполезно.
Он почти догнал ее, когда она ударилась о шеренгу стражников в кирасах, пригнулась и исчезла среди мелькающих ног. Затем Жан увидел ее снова, когда она возникла по другую сторону охранников, преодолевая то короткое расстояние, которое теперь осталось между солдатами и последним костром.
Ее пальцы обхватили руку, сжимавшую факел. Джанни увидел рядом с собой лицо, которого здесь быть не могло.
— Прекрати это! — крикнула Анна.
Внезапность ее появления ошеломила его. Ей удалось вырвать у него факел и отбросить в сторону. Сестра обхватила голову Джанни обеими руками.
— Джанни, дитя, брат мой! Какие грехи ты тут творишь? Слова, руки, черные глаза. В них заключалась вся его семья, все, от чего он скрывался, — все, что было в мире неправильного. Джанни перевел взгляд с сестры на спины солдат, пытавшихся сдержать напиравшую толпу. И на одного человека, стоявшего перед ними. На его отца.
Жан Ромбо был теперь достаточно близко, чтобы услышать слова, сопровождавшие пощечину. Джанни ударил Анну, отбросив ее на дымящиеся дрова.
— Я исполняю здесь Господню работу, сестра. А единственный грешник — это… он!
И в тот момент, когда Джанни указал прямо на него, Жан почувствовал, как в его плечо впиваются жесткие пальцы.
— Ничего личного, Ромбо, — произнес знакомый голос. — Просто работа, понимаешь.
Жан попытался вырваться из рук Урии, но тот крепко удерживал его. Вскоре к Мейкпису присоединился Магоннагал.
— Оглушить его дубинкой, что ли? — спросил ирландец.
— Ни к чему. — У Мейкписа был вид человека, оказывающего немалое благодеяние. — Ромбо — из тех людей, кто понимает, когда игра проиграна.