В аду повеяло прохладой
Шрифт:
На прощание Фаталиев сказал Сеймуру, что прежде всего он зайдет к директору совхоза, чтобы передать пожелание Назимова об официальном выделении продовольственного пайка и ошейника служебной собаке по кличке Алби.
Вернувшись в кочегарку, Сеймур поздравил «служебную» собаку с переходом на казенное довольствие, а затем включил радио. Из Москвы передавали последние известия. То, что услышал Сеймур, показалось ему невероятным: «В Баку в клубе имени Дзержинского сегодня начался судебный процесс по делу бывшего Первого секретаря Центрального комитета компартии Азербайджана Мир Джафара Багирова. Государственным обвинителем на суде выступает товарищ Руденко».
Он не мог усидеть в кочегарке и в надежде что-то узнать отправился к Фаталиеву. Сообщение Сеймура Фаталиева расстроило:
– В Азербайджане все очень удивились,
– Нет, конечно, не ошибся.
– Непонятная история, непонятная с начала до конца. На своем посту он сделал для страны столько хорошего.
Все, что было сделано во время в войны в Азербайджане, – это его заслуга, а теперь судят! – Фаталиев был потрясен и не скрывал этого.
– Его сын в Баку живет? Меня с ним в один день провожали на фронт.
– С войны он не вернулся. Сообщили, что он геройски погиб на фронте… Значит, Багирова судят? Невероятно! Теперь я понимаю, чем сегодня был так расстроен товарищ Назимов.
– Вы давно знакомы с Назимовым?
– Шесть лет. Мы познакомились шесть лет назад, когда совхоз наводнили крысы. Тысячи крыс кишели на полях, они пожирали все, что им на пути попадалось, съедали побеги и цветы, выкапывали луковицы шафрана. Руководство района обращалось за помощью в Министерство сельского хозяйства, в республиканскую санэпидстанцию. Специалисты приезжали, изучали обстановку, что-то каждый раз делали, но результатов от их деятельности не было. Крыс травили ядом, ставили десятки капканов, а их становилось еще больше. От посевов шафрана в тот год ничего не осталось. Это было невиданное бедствие, катастрофа. Единственное в Советском Союзе шафранное хозяйство безнадежно гибло на глазах. А для меня это была личная трагедия, рушилось дело всей моей жизни. Тогда я написал письмо руководству органов безопасности. Кроме меня, никто не согласился его подписать, отговаривали и меня. Я поехал в город и там передал его дежурному у входа. На следующий день приехал товарищ Назимов. Так мы познакомились. Он вместе со мной походил по полям и уехал. А еще через два дня на нескольких автобусах приехали люди не то в комбинезонах, не то в скафандрах. Судя по всему, военные, целый полк. Они эвакуировали с территории всех работников, даже сторожевых собак заперли в здании, и приступили к обработке полей. Скажу вам, зрелище очень неприятное! Что они там делали, не знаю, могу только сказать, что ядохимикаты они не употребляли. Команда из двенадцати человек, с виду на бронированных машинах, работала всего три дня. Это при том, что площадь полей составляет почти сто гектаров. Крысы выскакивали из нор и в судорогах умирали на поверхности. Свыше двухсот тысяч дохлых крыс. В тот же день их всех до одной собрали люди в защитных костюмах и увезли в закрытых контейнерах. Товарищ Назимов сказал мне, что это новейшее экспериментальное оружие. Решили вначале испытать его на крысах. Прошло шесть лет, хозяйство полностью восстановилось, а на всей территории совхоза невозможно найти ни одной крысы. Всё благодаря Назимову. Вот тогда-то он официально был назначен куратором нашего поселка. Я всю жизнь буду благодарен ему и его организации. Я вам говорю со знанием дела: если бы не то письмо, единственный шафранный совхоз давно прекратил бы свое существование.
– И вы с тех пор общественный представитель органов внутренних дел?
– Я всегда чувствовал, что тебе это не нравится.
– Нравится, честное слово, нравится, – искренне сказал Сеймур. – Насчет органов не скажу ни слова, а вот должность общественного руководителя мне нравится. Зарплата хорошая?
Фаталиев сказал, что зарплату ему не платят, но дал понять, что общественный представитель обладает кое-какими льготами и при этом пользуется подчеркнутым уважением и поддержкой начальства по всем вопросам, связанным с его основной служебной деятельностью, в том числе и бытовыми проблемами, время от времени возникающими у его сотрудников.
Преимущества звания общественного представителя подтвердились, когда Фаталиева стали приглашать на заседания суда во Дворец имени Дзержинского. Рассказывал об этом событии он взволнованно, местами даже с восхищением.
– Ты не представляешь, как он себя достойно ведет! Вместе с ним по делу проходят бывшие руководители органов госбезопасности Сумбатов-Топуридзе
Фаталиев почему-то с надеждой посмотрел на Сеймура, но тот молча покачал головой. Благодаря лагерному опыту он был уверен, что по причинам, неизвестным непосвященным, вроде Фаталиева, система отторгла Багирова, и он обречен, а суд – всего лишь зрелище для тех, кого система допустила в зал. Фаталиев испытующе посмотрел на Сеймура. Ему явно хотелось что-то сказать, но решился он не сразу:
– Сеймур, я вам доверяю… Мой старый друг, он член ЦК Компартии Азербайджана, рассказал мне, что товарищу Багирову на следующий день после ареста Берии звонил из Москвы товарищ Хрущев и спросил его мнение о Лаврентии Павловиче, которого должны были судить как врага народа и агента международного империализма. На это Багиров сказал, что он знает Лаврентия Берию по совместной работе в Баку и Москве как верного ленинца, который всю жизнь боролся с врагами народа в мирное время, а с первого дня войны стал одним из организаторов победы советского народа! Багиров был готов представить в Президиум ЦК свое мнение о Берии в письменном виде, но товарищ Хрущев его предложение отклонил, сказал, что в этом нет необходимости. Может быть, его поэтому решили устранить?
– То есть потому что Багиров не согласился с Первым секретарем ЦК КПСС?
Хмурый Фаталиев в ответ кивнул:
– Да. Как член партии он, конечно, нарушил субординацию. Это серьезный проступок, но не преступление. Может быть, за это следовало дать ему выговор по партийной линии или, с учетом былых заслуг перед партией и государством, ограничиться устным порицанием, но не судить. Судить его не за что. Я же сам был на суде. Его обвиняют в преступлениях, которые он не совершал. Багирову памятник надо поставить при жизни, а его судят!
– Неизвестно еще, чем суд закончится. Неужели вы можете подумать, что в нашей великой стране среди бела дня могут ни в чем не повинного человека отправить в тюрьму или, еще хуже, в концлагерь, где ни за что ни про что будут всячески унижать и подвергать нечеловеческим мучениям?
Сеймуру не хотелось, чтобы в его голосе прозвучала ирония, и, кажется, ему это удалось.
Побледневший Фаталиев ответил не сразу. Сеймур уже жалел, что поставил в трудное положение убежденного коммуниста и общественного уполномоченного органов безопасности республики.
– Да, я могу так подумать. По всему видно, что Багирова признают виновным, – твердо сказал Фаталиев, не оглядываясь по сторонам, как он обычно это делал, разговаривая на сомнительные, по его мнению, темы.
– Отец мне рассказывал, что Берия и Багиров до революции в Баку вместе работали в каком-то учреждении, забыл только где, – чтобы отвлечь Фаталиева от темы несправедливости, припомнил Сеймур.
– До революции при мусаватском правительстве Мир Джафар Багиров служил начальником полиции, а Лаврентий Павлович был его заместителем. Они были друзьями, – безучастным голосом подтвердил Фаталиев.
– Значит, он защищал друга. Багиров поступил как благородный человек. Он-то наверно понимал, чем ему это грозит, – сказал Сеймур, но Фаталиев ничего не ответил. Он сидел, молча уставившись перед собой неподвижным взглядом.
Судебный процесс закончился в апреле, врага народа Мир Джафара Багирова приговорили к расстрелу, и Президиум ЦК КПСС с решением суда согласился. А еще через месяц, в мае 1956 года диктор сухим безразличным голосом зачитал по радио сообщение о расстреле.
По мнению Фаталиева, в стране происходят странные события и трудно представить, к чему это приведет. Чтобы как-то утешить его, Сеймур вспомнил, с каким восхищением говорил о Багирове отец.