В алфавитном порядке
Шрифт:
Хулио откровенно признался врачу, как трудно ему будет в нынешних обстоятельствах забрать отца домой: он единственный сын в семье, а у него, в свою очередь, есть сын тринадцати (на самом деле – уже почти четырнадцати: исполнится в этом месяце) лет. Жена у него тоже – не домохозяйка, у нее – своя картинная галерея и т. д. Они не смогут взять на себя все заботы по уходу за больным, а нанять круглосуточную сиделку им попросту не по средствам.
– Не будем торопить события, – стоял на своем доктор. – Пока что ваш отец лежит у нас и получает надлежащее лечение. С другой стороны, бывали случаи, когда память вдруг восстанавливалась, причем мы и сами толком не могли объяснить почему. Во всяком случае, ваш отец отдает себе отчет в этой потере, а это – прекрасный отправной пункт.
Хулио вышел из кабинета уже за полдень и потому решил перекусить в кафетерии, а время до обеда скоротать у отца. Больного он застал за чтением: надев очки, где отсутствовала одна оглобля (забавно, что именно левая), тот изучал словарь синонимов и антонимов.
– Гляди-ка, – сказал он, показывая на книгу вздернутым подбородком, – у слова удар тоже нет антонимов. Зато приводят целую кучу разнообразных синонимов, тут тебе и затрещина, и оплеуха, и подзатыльник. Кстати, что значит дать леща?
– То же самое и значит.
– Это называется устойчивое словосочетание?
– В общем, да.
– А скажи-ка… – Отец отложил словарь, и лицо его внезапно будто помолодело: правда, одна лишь левая сторона. – Скажи-ка мне… произнеси-ка фразу, которая тебе нравится сильней всего… больше всего приходится по вкусу.
– Да я не знаю, право…
– Ну, давай, давай, напрягись.
– Мы проводим социологическое исследование среди жителей этого квартала, и вы бы очень помогли мне, если бы любезно согласились ответить на несколько вопросов.
Половина лица задрожала от хохота. Казалось, отец до известной степени оправился. Более того – до болезни за ним не замечалось таких внезапных приступов веселья; он всегда был натурой угрюмой и сумрачной. Впрочем, Хулио по опыту знал, что доверяться этим наблюдениям не следует. В любую минуту и безо всякой видимой причины может наступить ухудшение и отец вновь впадет в прежнюю прострацию.
– Давай еще.
– Еще?
– Да.
– Сыну исправляют прикус, и каждую среду они ходят к ортодонту.
На этот раз отец не рассмеялся – на лице его появилось тревожное выражение, как если бы в этих словах что-то обеспокоило его: может быть, рассогласование в лице. Хулио, решившись пойти на непредусмотренный риск, добавил:
– Эту фразу я сейчас произношу чаще всего.
– Почему?
– Потому что это правда.
– Почему?
– Ты разве забыл, что у тебя есть внук?
– Сколько же ему лет?
– Тринадцать… то есть на самом деле – уже почти четырнадцать: исполнится в этом месяце.
Отец впал в свою обычную мрачность и вновь взялся за словарь. Хулио прочитал вчерашнюю газету и спустился в кафетерий, как раз когда там было больше всего народу. Как он и предвидел, все столики оказались заняты, а женщина, похожая на Лауру, сидела на своем всегдашнем месте – книга была прислонена к кувшину с водой, а чемоданчик с анализами крови – или что там было? – лежал на соседнем стуле.
– Вы разрешите мне здесь присесть? Так много народу…
Она кивнула и вновь вернулась в свой мир. Войти в него со своей позиции Хулио не мог, потому что книга была в обложке. Тогда он воспользовался паузой и спросил:
– У вас здесь лежит кто-нибудь из родных?
– Нет, что вы. Я работаю неподалеку, а сюда прихожу поесть – здесь дешево.
– Я уже видел вас раньше… Простите мне мое любопытство – мне всегда хотелось узнать, что вы носите в этом чемоданчике? Пробирки, наверно, или что-нибудь в этом роде?
Она засмеялась – и тем только усилила общее ощущение старомодности, которой веяло от нее.
– Да ну что вы! – повторила она. – Это картотека, переносная картотека. Я работаю в коммерческом училище. Координирую все курсы, а поскольку у нас несколько зданий, приходится перевозить карточки с места на место. Но это все отговорки, – добавила она словно бы по секрету. – На самом деле мне нравится заботиться о студентах, чтобы знать, как их зовут, и запоминать их лица, хотя некоторые фотографии сделаны в автомате. Они очень удивляются, когда при встрече я обращаюсь к ним по имени. Так что видите – все очень просто. А вы?
– Я журналист.
– Я имела в виду – здесь по каким делам?
– У меня здесь отец на третьем этаже. Полупарализован после инсульта и вдобавок начал терять память.
– Вот как… – протянула она.
Покуда говорили, Хулио с рассеянным видом взял ее книгу и начал вертеть в руках, чтобы словно ненароком открыть и прочитать название. Называлась она «Предприятие как живой организм».
– Да, мне приходится читать такого рода литературу. А вы работаете на телевидении?
– В газете.
– А я газет не читаю. Времени не хватает. Да и потом, с ними – как с романами: я им не верю. Наш учитель литературы требовал, чтобы мы читали романы, но у меня не шло ни в какую, и подружка мне пересказывала самую суть. Но это – мой дефект…
– Да отчего же?
– Не знаю… плохо, наверно, когда человек книжек не читает.
– Ну как же не читает? Читает, – Хулио показал на книгу.
– Это совсем другое, – услышал он в ответ и понял, что она винится просто так, к слову, потому что не похожа на человека, который сам не знает, чего хочет.
К концу обеда удалось ненароком вызнать, как ее зовут. Нет, не Лаурой, а Терезой – имя это было лишено значения и, следовательно, вкуса, а может быть, вкус был, но такой новый, что Хулио в этот миг еще не решался распробовать его и оценить. Прежде чем вернуться в редакцию, он заглянул к отцу попрощаться.
– Я обедал с Лаурой. Она тебе кланяется. Подняться не смогла, потому что торопилась.
Отец поглядел на него вопросительно.
– Лаура, моя жена, ты разве не помнишь ее?
– Ах, да. А мальчик?