В алфавитном порядке
Шрифт:
– Мальчик в школе.
– У меня к тебе просьба. Пожалуйста, зайди к нам домой и поищи в ящике с инструментами левую оглоблю от очков, кажется, я туда засунул ее, когда она отломалась. Может быть, сумеем приладить на место.
Хулио пообещал, наперед зная, что поручение не выполнит: ему страшно было бывать в опустевшем отцовском доме, который был когда-то и его собственным. Отец уже не в первый раз обращался к нему с этой просьбой, но обычно тут же забывал о ней.
Вскоре после того, как он пришел в редакцию, директор вызвал его к себе в кабинет и сообщил, что решил перевести его в отдел «Телевидение».
– В «Обществе» дела у тебя не пошли. Ты как-то не вписался. Мы вообще решили все немного перетряхнуть, растормошить это сонное царство.
Хулио переводили с места на место уже не впервые, но на сей раз он подумал, что следует оказать сопротивление.
– Дело в том, что у меня нет телевизора.
Директор, всем видом своим являя крайнюю степень изнеможения, взглянул на часы:
– Ну, вот что… Мне еще надо проглядеть половину полосы.
Отдела, куда переводили Хулио, практически не существовало, потому что газета ограничивалась только тем, что печатала программы передач, присылаемые телеканалами, да изредка – комментарий или анонс. Даже помещался отдел не в редакции, а в каком-то грязном закутке на первом этаже, рядом с комнатенкой, где стояли ксерокс и факс. Но делать нечего – Хулио отправился к пышногривой короткоюбочной девице, которой вверили полную власть над этим подразделением. От середины лба до подбородка ее лицо пересекал шрам, и оттого казалось, будто оно составлено из двух разных половинок. Левая казалась угрюмой и свирепой, правая – простодушной и немного меланхоличной. Хулио предпочитал заходить к начальнице именно с этого боку, хотя она старалась поворачиваться в разговоре как раз другим.
– Не понимаю, зачем меня сюда прислали. У меня и телевизора-то нет.
– Стараются полнее раскрыть творческие возможности сотрудников, – с насмешкой отвечала она. – В Международную редакцию перевели тех, кто не знает английского.
– Я знаю, но плохо, – сказал на это Хулио с надеждой, теплившейся до тех пор, пока начальница не взглянула на него прямо, обоими глазами – наивным и коварным, – причем оба согласно сочли его слабоумным.
– Телевизором ты не владеешь, английским, как выясняется, тоже. Интересно, на каком ты свете живешь?
И поскольку сбитый с толку Хулио не отвечал, продолжала:
– Да ты, я вижу, интеллектуал. А есть еще что-нибудь из твоего блестящего CV, что неплохо было бы мне знать перед тем, как начнем работать?
– Нету, – сказал Хулио слегка пристыженно и занял должность.
Попозже, когда двуликая начальница удалилась на летучку, он позвонил матери, но трубку снял ее муж, с которым пришлось обменяться несколькими любезными фразами.
– Мамы нет дома, – сказал наконец муж, но Хулио прекраснейшим образом, не нуждаясь даже в том, чтобы закрыть глаза, мог видеть, как она сидит на диване, полирует ногти и машет рукой, показывая, что не подойдет.
Повесив трубку, он, не шевеля губами, но мысленно отчеканивая каждое слово, произнес про себя: Мы проводим социологическое исследование среди жителей этого квартала, и вы бы очень помогли мне, если бы любезно согласились ответить на несколько вопросов.
Фраза не утратила влаги ни на йоту. Осталась свежа, как если бы только что слетела с уст девушки. Хулио повторил ее еще раза два, словно заклинание, пытаясь отличить вкус собственной слюны от слюны сотрудницы социологической службы, а потом подумал, что зря назвал свою жену галерейщицей. Нормальные люди не владеют картинными галереями – они проводят опросы, делают анализы крови или составляют расписание занятий в коммерческих училищах. Новая начальница совершенно права: в каком мире он живет?!
Он трудился до девяти вечера, чтобы сгладить скверное впечатление, произведенное его переводом в отдел, который явно хотели усилить, а потом решил, что ночевать будет в клинике. Отца он застал в большой тревоге – тот забыл несколько английских фраз.
– Не помню, как сказать: «Газета лежит под столом». И «Вчера я забыл на камине свои сигареты».
– А зачем это тебе, папа?
– Как это «зачем»? Я полжизни заучивал эти фразы. Вот представь себе, что деньги, которые ты за всю жизнь копил себе на старость, вдруг исчезли в один миг. А я не копил денег, потому что мне ценнее казались английские грамматические конструкции, так что не говори мне, будто это не имеет значения.
Он пустил слезу из правого глаза, и Хулио взял его за мертвое плечо – так осторожно, словно боялся заразиться через это прикосновение к полупарализованному телу.
– Не беспокойся, – сказал он. – Я узнаю, как это будет по-английски, и повторю тебе столько раз, сколько захочешь.
После того как сон сморил отца, Хулио еще очень долго лежал с открытыми глазами, переходя от одной мысли к другой и ни на чем не задерживаясь, подобно тому, как листают из вежливости альбом с фотографиями незнакомых людей. Его скудных познаний в английском еле хватало, чтобы мысленно переводить фразы, не дававшие покоя отцу, и он решил подарить ему магнитофонный курс ускоренного обучения – чтобы сочетал его с чтением словаря синонимов. Да и мне это будет не лишним, сказал он себе, и сейчас же, вспомнив о новой должности в редакции, решил купить и телевизор. Не только для меня, думал он, но и для сына, да это ведь и по работе нужно. Где это видано, чтобы мальчик тринадцати лет – фактически уже четырнадцати: в этом месяце исполнится – да без телевизора?!
Еще в течение нескольких мгновений он мысленно рассматривал сына и видел, как при улыбке взблескивают металлом брекеты на зубах. Исправляем ему прикус и по средам ходим к стоматологу. Его зовут Хулио, как и меня. Жену? Жену – Лаура. Она работает в коммерческом училище, в учебной части, координирует расписание лекций и семинаров. Целыми днями ездит туда-сюда с переносной картотекой. Я ее иногда спрашиваю: «Почему бы тебе не открыть картинную галерею?», а она смотрит как на полоумного. Но ведь есть, есть люди, посвятившие жизнь этому делу, они рулят картинными галереями, просто мы с ними не знакомы.
Покуда Хулио вел этот мысленный диалог с новой начальницей, по стене и потолку палаты, притушенные тканью штор, скользили отсветы автомобильных фар. Потом послышалось звяканье стекла, и появилась сестра. Она вкатила в палату столик на колесиках, уставленный ампулами с физиологическим раствором и лекарствами в бутылочках, а потом механически оправила постель больного. Хулио притворился спящим, а вскоре и в самом деле уснул.
На следующий день – в среду – Хулио явился в редакцию и трудился как пруклятый целый день, даже не выйдя пообедать. Ближе к вечеру он обратился к меланхолической половине своей начальницы:
– Мы исправляем сыну прикус и по средам ходим к стоматологу. Вы разрешите мне сегодня уйти пораньше?
– Сколько у вас детей?
– Один. Ему тринадцать лет – фактически уже четырнадцать: в этом месяце исполнится.
– А программа готова?
– Да, конечно, готова и согласована с телеканалами.
– Ну, тогда идите. Об остальном поговорим завтра. Нам с вами надо будет кое-что спланировать.
– Еще я собираюсь купить телевизор, чтобы иметь представление, что происходит на свете.