В битвах под водой
Шрифт:
– Нигде нет покоя, всюду только и говорят о моих недостатках, без конца хулят, за человека не считают, - пытался разжалобить Поедайло Ивана Ивановича.
– Товарищ комиссар, помогите перевестись на другой корабль. На новом месте я покажу себя образцовым матросом, даю слово...
Но комиссар проявил твердость, и Поедайло оставили служить на "Малютке". Вскоре он понемногу начал исправляться. Исчезли присущие ему разболтанность и недисциплинированность, он перестал бояться моря, от прежнего неряшливого внешнего вида не осталось и следа.
Словом, передо мной стоял новый человек: общительный, дисциплинированный, отлично знающий дело.
"Перед наступающим боем, - читал я, - прошу принять меня в Коммунистическую партию... Хочу умереть членом великой партии..."
– Почему же умереть?
– прервал я чтение.
– Мы воюем не для того, чтобы умереть, а чтобы жить, не правда ли?
– Положено так, - пояснил Поедайло, - чтобы, например, доказать: не жалко, мол, жизни за такое дело. А что до меня - умру, а фашистам не дамся живым.
Он глубоко вздохнул и сказал:
– Вы поддержите меня, товарищ командир? Вас первого спросят, а мне оставаться беспартийным никак нельзя. Даже кок, и тот вступил...
– Заявление перепишите, - я вернул матросу заявление.
– Чтобы не было ни слова о смерти. О ней пусть фашисты думают. Рекомендацию я вам дам. Заслуживаете...
Поедайло воскликнул: "Есть!" - и исчез из рубки.
Обогнув мыс Херсонес, "Малютка" к концу дня подошла к входному бую у входа в Севастопольскую бухту.
Освещенный последними лучами заходящего солнца, Севастополь был неузнаваем. Улицы исчезли, повсюду виднелись развалины. Северная бухта была пуста.
– И это все, что осталось здесь живого?
– вслух размышлял я, заметив в перископ два фашистских истребителя, летевших над растерзанным городом.
– Вероятно, патрулируют порт. Берегут кого-то от нашей авиации, - высказал предположение Косик, - может быть, в Южной бухте есть корабли, товарищ командир?
– Возможно, - согласился я.
– Если есть, думаю, не уйдут... Будем сторожить.
И мы приступили к тесной блокаде входных фарватеров, ведущих в Севастопольскую бухту, днем и ночью маневрируя в районе стыка двух основных подходов к порту: Лукульского створа, идущего с севера, и Инкерманского - с запада. Мимо нас не могло пройти незамеченным ни одно даже самое маленькое суденышко. Но время шло, а противник не появлялся.
Прорываясь внутрь минного поля, подводники были уверены, что "Малютка" сразу же встретится с кораблями фашистов. Но эти предположения не оправдались. Мы снова вынуждены были вести обычный поиск.
Маневрируя на небольшом пятачке у самого входа в гавань, мы выработали определенную систему. Рассвет мы обычно встречали у входного буя и, погружаясь на перископную глубину, просматривали Северную бухту. Затем мы отходили на несколько миль
27 августа 1943 года с рассветом "Малютка", как обычно, погрузилась. Противника не было. Лодке ничто не угрожало. Погода была превосходная.
Я всю ночь провел на мостике и теперь, оставив у перископа лейтенанта Глобу, отправился в свою каюту, предупредив помощника, чтобы он не увлекался наблюдением за берегом, а внимательнее смотрел за морем.
Но вскоре Глоба разбудил меня по переговорной трубе и доложил, что из Севастополя вышли два охотника за подводными лодками.
Не разобравшись спросонок в смысле доклада вахтенного офицера, я приказал наблюдать за катерами и повернулся на другой бок.
Но не прошло и пяти минут, как меня разбудил шум винтов катера. Еще через секунду близкие разрывы глубинных бомб сбросили меня с койки. В центральном посту было темно. В люк с шумом врывалась вода. По переговорным трубам из разных отсеков поступали доклады. Это было едва ли не самое неприятное пробуждение в моей жизни.
"Глоба прозевал!
– думал я.
– Катера противника, очевидно, засекли перископ подводной лодки".
Глубиномер показывал двадцать метров, и стрелка продолжала идти вниз. Чтобы не удариться о грунт (глубина в этом месте была всего 32-34 метра), я приказал держать глубину 20 метров и уходить от места атаки в сторону моря.
Но сверху снова посыпались бомбы. Заделывавшие течь матросы от толчка попадали на палубу, однако тотчас же поднялись и полезли к поврежденному люку.
Катера преследовали нас очень активно. Каждая серия бомб причиняла лодке все новые и новые повреждения.
Подбитая и раздифферентованная "Малютка", уклоняясь от непрерывных неприятельских атак, продвигалась в сторону минного поля. Страшный минный рубеж теперь казался самым желанным убежищем, где мы могли укрыться от преследования.
– Еще два катера! Быстро приближаются с кормы!
– доложил Бордок безразличным тоном.
"Мы у самой базы, значит, в катерах недостатка не будет", - подумал я. И мне тем более правильным показалось мое первоначальное решение как можно скорее укрыться в минном поле.
Очередная серия бомб разорвалась так близко, что матросы, работавшие по заделке пробоин, пролетев через отсек, оказались лежащими в одной куче.
Первым вскочил на ноги Поедайло.
– Быстрее!
– уклоняясь от струи забортной воды, скомандовал я.
– Скоро подойдем к минному полю, и тогда бомбежка прекратится. Катера побоятся преследовать нас.
– Может быть, товарищ командир, они только этого и хотят, - словно со дна бочки, услышал я слова Поедайло. Он стоял в трюме по пояс в воде, навалившись всем телом на планку с пластырем, которую укрепляли его товарищи, - Может быть, должен пройти конвой. Вот они и хотят угнать нас.