В царстве глины и огня
Шрифт:
— За урядникомъ? Посылай за урядникомъ. Въ лучшемъ вид мн самой урядникъ нуженъ, чтобы разсказать вс твои шильничества. Я сейчасъ протоколъ и составлю.
— Ребята! Прогоните ее! Чего она тутъ безобразничаетъ!.. отдалъ рабочимъ приказъ прикащикъ.
— Уймись, неугомонная! заговорили нсколько рабочихъ, подходя къ баб, и отвели ее отъ окна конторы.
Баба направилась по берегу по направленію къ деревн, но не унималась. Еще издали былъ слышенъ ея визгливый голосъ, изрыгающій ругательства и Матрешк, и прикащику.
— На деревн въ трактир утшится, кивали
Матрешка, оставшаяся у конторы вмст съ Мухоморомъ и задтая бабой за живое, тоже не могла угомониться.
— Вишь что выдумала, пьяная рожа! Будто я башкой стекло разбила, возившись съ Дунькой, говорила она. — Точно что въ Спасовъ день, вечеромъ стояли мы съ Дунькой у окна и точили лясы съ Леонтіемъ, а никакой возни не было. Леонтій стоялъ подъ окошкомъ и звалъ Дуньку гулять въ трактиръ. Дунька хотла лзть въ окошко, чтобъ спрыгнуть ему на руки, а я ее удерживала. И никакой возни не было. Потомъ вдругъ является вотъ эта самая пьяная Варвара… Является, голоситъ псни и упала на порог. Ну, тутъ мы ее подняли и уложили на койку, а она сапогомъ какъ шваркнетъ въ стекло, да и разбила. Ни я, ни Дунька ни душой, ни тломъ не виноваты. Дунька вышла къ Леонтію черезъ двери и самымъ тихимъ манеромъ отправились они въ трактиръ.
Глбъ Кириловичъ, бывшій тутъ-же, около конторы, и слышавшій эти слова Матрешки, вздрогнулъ. Его словно что укололо въ сердце и бросило въ жаръ. Онъ въ волненіи заходилъ около конторы. Дло въ томъ, что все разсказываемое Матрешкой относительно Дуньки и Леонтія было въ вечеръ Перваго Спаса, то-есть 1-го августа, а Первый Спасъ, приходился уже посл того памятнаго для него дня, когда онъ имлъ свиданіе съ Дунькой въ олешник, и гд во время сдланнаго ей угощенія предложилъ ей «наплевать на Леонтія и выдти за него, Глба Кириловича, замужъ», и она согласилась на это, дала ему слово.
«Въ вечеръ Перваго Спаса Дунька была съ Леонтьемъ въ трактир. Отправилась съ нимъ въ трактиръ уже въ то время, когда въ казарм вс ложились спать, разсуждалъ онъ. Неужто-же она даже посл сейчасъ даннаго слова наплевать на Леонтія надувала меня? Господи Боже мой, да что-жъ это такое! Можетъ быть, и теперь надуваетъ»? задавалъ онъ себ вопросъ, припоминалъ вс слова Дуньки, вс ея поступки за послднее время, вс ея ласки и не находилъ себ отвта. «Что-же это будетъ, ежели вс ея слова пустяки, что она забыла Леонтія и полюбила меня»!
И Глбъ Кириловичъ мучился сомнніемъ. Онъ хотлъ тотчасъ-же подойти къ Матрешк и подробне разспросить ее о сейчасъ разсказанномъ ею про Дуньку въ вечеръ Перваго Спаса, но посовстился Мухомора. Мухоморъ не отходилъ отъ Матрешки и точилъ съ ней лясы.
Промелькнуло у Глба Кириловича въ голов бжать сейчасъ Дуньк и просить ее вывести его изъ сомннія, но и это онъ оставилъ, успокаивая себя тмъ, что, можетъ быть, Матрешка вретъ, разсказывая про Дуньку небылицы, просто сочиняетъ, чтобы выгородить себя и доказать, что она разбила стекло въ казарм.
Онъ на минуту не успокоился, но тутъ къ контор подошелъ Леонтій. Глбъ Кириловичъ взглянулъ на Леонтія и ненависть, страшная ненависть разлилась въ немъ къ Леонтію. Глбъ Кириловичъ готовъ былъ броситься на Леонтія и задушить его но удержалъ себя. У него тряслись руки и ноги судорожно искривились губы.
— За разсчетомъ пришелъ? спросилъ Леонтія Мухоморъ.
— Да, братъ, за разсчетомъ. Прощай, здшнія палестины! Денежки получу, краличекъ писаныхъ пивкомъ попою и фю-ю-ю по машин въ деревню! свистнулъ онъ, подмигивая Матрешк и хлопая ее ладонью по плечу.
— Смотрите-же, полтину вдь общали на пив пропоить, замтила ему Матрешка.
— Рубль пропою, отвчалъ онъ и опять залихватски свистнулъ. — Мн нон деньги-то съ неба сыплятся, прибавилъ онъ, но тутъ замтилъ Глба Кириловича, умолкъ и издалека поклонился ему.
Черезъ нсколько времени онъ подошелъ къ Глбу Кириловичу и тихо спросилъ:
— Сейчасъ уговорныя деньги отдашь? Я за разсчетомъ пришелъ.
— Пришелъ, да не разсчитался, заикаясь отъ гнва, произнесъ Глбъ Кириловичъ. — А ты прежде получи отъ прикащика паспортъ въ руки, а потомъ и деньги отъ меня возьмешь…
— Что-жъ, за этимъ дло не станетъ, отвчалъ Леонтій и направился въ контору, замтивъ, что оттуда уже вышелъ какой-то рабочій.
Въ контор Леонтій, какъ и другіе, о чемъ-то заспорилъ съ прикащикомъ и черезъ нсколько времени вышелъ оттуда на дорогу, держа въ рук паспортъ и дв рублевыя бумажки.
— Кофею вдругъ вздумалъ мн два фунта навязывать прикащикъ. Ншто мы бабьимъ напиткомъ пользуемся? проговорилъ онъ. — И такъ ужъ отъ разныхъ поборовъ при разсчет не оберешься, а тутъ вдругъ бери его кофей. Да и кофей-то если-бы былъ настоящій, такъ можно было-бы невстк въ деревню гостинцемъ свезти, а то кофей изъ сушенаго гороху.
Проговоривъ это, Леонтій подошелъ къ Глбу Кириловичу и ткнулъ въ его сторону паспортомъ.
— На, вотъ, господинъ обжигало, любуйся… Паспортъ въ рукахъ, сказалъ онъ.
То блдня, то красня отъ волненія, Глбъ Кириловичъ вынулъ изъ кармана девять рублей бумажками и пятьдесятъ копекъ мелочью и сунулъ ихъ Леонтью, прибавивъ:
— Только завтра-же позжай въ деревню.
— Дай отгулять праздникъ-то. Въ понедльникъ уду. Ничего не откушу у твоего сокровища; все при немъ останется.
Глбъ Кириловичъ хотлъ что-то сказать, но только пошевелилъ сухими воспаленными отъ волненія губами, затмъ быстро повернулся спиной къ Леонтью и зашагалъ отъ конторы. Сзади себя онъ слышалъ звонкій смхъ Леонтья. Хохоталъ также Мухоморъ, хихикала и Матрешка, какъ еще показалось. Онъ стиснулъ зубы и сжалъ кулаки, но не оборачивался. На его глазахъ показались слезы, давно уже подступавшія къ горлу.
XXX
На пути Глбу Кириловичу встрчались задльные рабочіе, покончившіе свои работы ради субботы ране обыкновеннаго. Дабы скрыть свои слезы, онъ сначала отворачивался отъ рабочихъ, закрывалъ лицо платкомъ, но когда нкоторые изъ нихъ стали окликать его и заговаривать съ нимъ, то онъ свернулъ на пустырь, спустился въ овражекъ, образовавшійся изъ старой кирпичной выемки и уже поросшій травой и мелкимъ кустарникомъ, и опустился на траву.