В царстве тьмы. Оккультная трилогия
Шрифт:
Голос рассказчика гремел и как-то странно дрожал, а от резкого хохота, которым он закончил свой рассказ, Мэри бросило в дрожь.
— Боже мой, какая страшная драма разыгралась здесь! — прошептала она, и в ту же минуту глухо вскрикнула от нестерпимой боли, словно ее обжег удар хлыста.
— У вас еще остались от прошлого глупые привычки, дорогая леди Ральда, и вам следует поскорее от них отвыкнуть. Нельзя примешивать в наши дела изъятые уже представления, — ехидно заметил ее спутник.
— Вы правы, брат во Люцифере. Впрочем, согрешила я больше словом, чем помышлением.
Они пошли обратно, и
— Я понимаю, что невежды пугаются призраков и бегут от них. В прежнее время я поступила бы так же, а вид несчастного, страждущего духа буквально сковывал бы меня. Но теперь я не боюсь привидений, потому что достаточно всего насмотрелась, чтобы потерять всякий страх, и, признаюсь, очень хотела бы увидеть призрак Комнор-Кастла. Если бы ему вздумалось посетить меня, я с удовольствием приму его. Может быть, можно сделать ему что-нибудь приятное, облегчить его.
Незнакомец залился мефистофельским смехом, который несколько раз повторило эхо.
Наступило молчание. Спутник Мэри мрачно задумался, а она украдкой разглядывала его, и ей очень хотелось знать, кто он, но спросить его она не решалась, раз тот при всей деликатности не назвал себя. Она уже достаточно усвоила этикет братства и знала, что всякий нескромный вопрос был строго воспрещен. Но как он бледен и истощен! Болен он или ему предписан строгий пост? Почему на нем этот маскарадный костюм? В эту минуту незнакомец презрительно усмехнулся и, обернувшись к ней, заговорил о ее занятиях, а Мэри охотно отвечала ему. Разговаривая таким образом, они дошли до замка, и Мэри ввела своего спутника в библиотеку, где показала завещанные ей Ван дер Хольмом книги.
— Они весьма трудно усваиваются, а формулы очень сложные. Конечно, это увлекательная наука, которая открывает неожиданный кругозор и вооружает удивительным могуществом, но все-таки приятнее на первое время иметь руководителя. Ван дер Хольм был менее строгим наставником, чем брат Уриель. А вы знавали его? — добродушно спросила она.
— Еще бы. Это был славный малый, — ответил незнакомец, облокотясь на стол.
— Как вы бледны. Нельзя ли предложить вам что-нибудь прохладительное — стакан вина, может быть? — спросила Мэри.
— Благодарю вас. Если позволите, я позову Джемса, а тот знает мои привычки, — с тяжелым вздохом ответил незнакомец и нажал кнопку электрического звонка.
— Разве вы также живете в замке? — спросила Мэри.
Странный собеседник ничего не ответил, только его лицо приняло неопределенно-горькое и насмешливое выражение, а взгляд, брошенный на Мэри, подавляюще подействовал на нее. В эту минуту вошел Джемс и, побледнев, попятился.
— Подайте мне чашу и хлеба, — приказал незнакомец и, опустившись в кресло, закрыл глаза.
Мэри продолжала стоять, будучи встревожена и не зная, что делать. Через несколько минут тягостного молчания снова появился Джемс с подносом, на котором стояла большая золоченая чаша в вазе с горячей водой, а на хрустальной тарелке лежали насколько черноватых хлебцев. Руки лакея заметно дрожали, а лицо было смертельно бледно, пока он ставил поднос перед незнакомцем.
А тот выпрямился, охватил чашу и с жадностью осушил ее, потом с такой же алчностью он принялся за хлебцы, оставив лишь небольшой кусочек. Словно по волшебству,
— Честь имею пожелать вам спокойной ночи, миледи, и поблагодарить за любезный прием.
В тоне и прощальном поклоне заметна была чуть скрытая насмешка. Затем он направился к двери и так быстро исчез, точно растаял в портьере, но Мэри не обратила на это никакого внимания. Она смотрела на серебряный поднос, и ее мучило любопытство, что такого мог съесть незнакомец, что так быстро подкрепило его, вернув ему силы и свежесть.
После минутного колебания она подошла, взяла чашу и осмотрела ее: на дне осталось несколько капель крови, а по остатку хлеба она убедилась, что он был замешан на крови.
Значит, ее новый знакомый — сатанист. Доказательство налицо: все члены братства пьют кровь, и ей также предписано это. Уриель несколько раз уже принуждал ее выпивать по чашке, хотя она избегала по возможности этого внушавшего ей отвращение пойла.
Отужинав одна, Мэри позвонила камеристке, разделась и легла, но долго не могла уснуть. Ее мучила смутная тоска, и грудь давила словно каменная глыба. Жизнь показалась ей вдруг пустой и несчастной, а будущее представлялось в виде бездны. Вместе с тем настойчиво и болезненно вспомнилась ей во всех подробностях ужасающая сцена смерти Ван дер Хольма. Затем явилось ощущение внутреннего разлада, словно в ней боролись две враждебные силы, причиняя ей даже боль во всем теле. Наконец она забылась тревожным, странным сном.
Ей представилась комната на той вилле, где проживала Суровцева. Ее мать стояла на коленях и молилась перед образом Богоматери, но Мэри не могла рассмотреть самой иконы, ее застилало густое черное облако, а за этой прозрачной завесой она видела себя лежащей в постели и спавшей. От скрытого дымкой образа исходили широкие лучи света, которые наталкивались на черную пелену, тем не менее светлые лучи пронизывали ее и достигали постели Мэри. Вдруг она увидела, что вокруг нее кишит стая бесенят, ее служителей. Адское полчище, по-видимому, чувствовало себя прескверно, а на их рожах отражались уныние и ярость. Каждый раз, когда пробивавшийся сквозь завесу луч света касался крошечных демонов, одни падали навзничь, а другие словно сгорали в этом золотистом свете, третьи же изрыгали зеленоватую пену и с бешенством накидывались на Мэри, словно саранча, кусали и щипали ее, но не покидали своего поста, как бы не смея отойти от своей владычицы. Мэри невыразимо страдала и задыхалась, а все тело казалось сплошной раной. Между тем хаос вокруг нее все усиливался: беспорядочный и гулкий вой бесенят покрывал теперь отдаленное церковное пение и звон колоколов.
Мэри понимала, что за нее молились, но сама не могла ни шевельнуться, ни сосредоточиться на какой-либо определенной мысли и наконец лишилась сознания…
Проснулась она поздно, но чувствовала себя настолько разбитой, слабой и апатичной, что не могла встать: голова ее была пуста, и даже думать ей было больно. Однако воспоминание о мучившем ее кошмаре сохранилось.
Мэрджит, пришедшая одеть ее, подозрительно оглядела Мэри, а потом заставила выкупаться в ванне и принесла полную чашу парной крови, которую настойчиво принудила выпить, а девушка не посмела ослушаться.