В чужом клане
Шрифт:
Я закрыл глаза — так было проще — и впервые за две с половиной недели потянулся к оставленным мною творениям. Ощущение было такое, будто мое сознание скользит вдоль тугой нити, все дальше и дальше. И еще дальше. И… вот, наконец, находит искомое.
Пауки были ровно там, где я их оставил — глубоко под землей, вокруг сердца Корневой Башни. И там же, у самого сердца, было острие моего двуручного меча, бывшего прежде демоническим топором.
Мое ощущение себя сейчас было ни на что не похоже — словно я был порывом ветра или лучом солнца, способным проникать куда угодно… Хотя нет, сравнение было неверным — ни ветер, ни свет
Я поднялся на поверхность, изучая территорию Башни и то, насколько хорошо она держала свое слово. Ну что ж, людей там не было, как не было и никаких следов их недавнего присутствия. Сама Башня переместилась в центр океана на край большого необитаемого острова, покрытого песком, скалами и редкой растительностью с еще более редкими птицами и насекомыми.
Вдоль нити, связывающей меня с пауками и приведшей сюда, прошла вибрация, и через мгновение мое сознание вновь оказалось под землей, рядом с сердцем Башни. Ага, она почувствовала мое присутствие и притянула к себе. Впрочем, я ощущал, что при желании в любой момент смогу избавиться от ее влияния.
Я больше не ловила людей в ловушки и не ела их! — первым же делом воскликнула Башня, и я отчетливо уловил в ее мысленном голосе панику…
Кстати, а почему я сейчас мог с ней общаться? На мне ведь был черный нихарн. Или моя способность слышать Башню не имела отношения к демонической скверне? Может, это было что-то врожденное, наподобие умения понимать все существующие языки?
Кто-нибудь появлялся здесь вчера или сегодня? — спросил я и ощутил удивление Башни, но ответила она сразу.
Сирены, — ее интонация отчетливо передала, какого низкого она о них мнения. — Наглые рыбохвостые выскочки!
Сирены? Они не упоминались ни в одном из бестиариев, которые я прочитал. С другой стороны, все бестиарии были посвящены сухопутным монстрам, а эти существа, судя по наличию «рыбьего хвоста», обитали в воде.
Я имел в виду — появлялись ли здесь люди? Конкретно — маги? Не в телесном виде, а вот как я. — Естественно, речь шла о советнике, но ни его имя, ни должность ничего бы Башне не сказали.
Другие люди в виде проекции сознания? — задумчиво уточнила Башня, и мне подумалось, что за время, прошедшее после нашего ухода, она еще сильнее изменилась, теперь ее мысленные интонации и манера разговора ничем не отличались от человеческих. Похоже, демоническая скверна, даже в мое отсутствие, продолжала действовать.
Вроде того, — согласился я и получил в ответ категорическое отрицание. Другие проекции к ней не приходили. Ну что ж, значит, в случае необходимости, я мог рассчитывать хотя бы на этих пауков.
Я уже собрался вернуть свое сознание в тело, когда что-то изменилось. При этом меня самого это изменение никак не коснулось, я почувствовал его только благодаря паукам, из-за их близости к сердцу Башни.
Что происходит? — спросил я ее.
Башня издала звук, похожий на грохот сошедшей с горы каменной лавины и одновременно на скрежет зубов, тоже каменных:
Опять сирены!
А потом, вместо пауков и пульсирующего сердца, я увидел морской берег, пологий, песчаный, усеянный костями. И не только костями — на некотором расстоянии виднелось мертвое тело, еще не успевшее превратиться в скелет. Длинное, змееподобное, напомнившее мне ветси. Из песка рядом с ним поднимались каменные корни, на удивление маленькие, вырывали из тела куски и утаскивали под землю.
Звук волн, бьющихся о берег, изменился, море вскипело множеством тел, таких же длинных и змееподобных, как и мертвое тело на берегу, только в разы меньше размером, а потом эти существа выбросились на берег.
О, это и были сирены?
Я пригляделся внимательней. Змееподобной, с хвостом, напоминающим рыбий, была только нижняя часть существ, а вот верхней частью они походили на людей — вполне человеческое туловище, руки, голова, волосы — все как положено, разве что между пальцев виднелись перепонки, на шее трепетали жабры, а кожу то там, то здесь пятнала россыпь цветной чешуи. Но почему они были такими крохотными?
Оказавшись на берегу, сирены начали изменяться — их хвосты укоротились и распались на две половинки, превратившись в нормальные человеческие ноги; перепонки, жабры и чешуя исчезли. Теперь они выглядели как обычные голые люди, взрослые мужчины и женщины, со всеми полагающимися признаками. Только вот были они размером с котят…
Или нет?
Ну конечно же нет!
Все дело было в перспективе. Я же смотрел на происходящее глазами Башни — ну или что там ей заменяло глаза — а она, из-за своего размера, все воспринимала иначе, чем человек. Значит, и корни были совсем не крохотными, и сирены, скорее всего, размером не отличались от людей, а мертвая туша на самом деле в высоту превосходила четырехэтажный дом, а в длину тянулась на сотни шагов.
Сирены между тем кинулись к телу чудовища и принялись отрывать от него куски мяса и торопливо пожирать. Зубы у них оказались все же не такими, как у людей, а острыми, треугольными, и даже, кажется, шли больше, чем в один ряд. Откуда-то я знал, что подобное строение зубов было у акул.
Я почувствовал исходящее от Башни негодование, а потом из-под песка вылетели корни и обвились вокруг ближайших сирен с явным намерением раздавить их и утащить под землю, как прежде Башня делала с людьми. И тут же воздух разрезал крик, с каждым мгновением становящийся все более пронзительным, громким, невыносимым — его издавали остальные сирены, еще не схваченные Башней.
Если бы я мог, я зажал бы уши руками, но здесь и сейчас было лишь мое сознание и звук проходил ко мне через восприятие Башни.
Корни, уже обхватившие сирен, замерли, и те, живые, хоть и окровавленные — по краям корней-щупалец шли острые зубы-крючья — начали вырываться.
Звук изменился, стал глуше, тише, проникновеннее. Я ощутил, как Башня задрожала, корни, держащие сирен, расслабились, и те, наконец, оказались на воле.
В то же мгновение звук изменился вновь — теперь он был песней моря и стоном ветра, криком чайки, потерявшей свое гнездо, и стоном умирающего чудовища, напевом нежной арфы и последней колыбельной. Он звал и звал, умоляя прийти, спасти и помочь, и отказать ему в этом казалось немыслимой жестокостью…