В деревне воздух чистый. Сельские истории
Шрифт:
— Значит, по-твоему, я идиотка? — спрашивает тетя Марианна.
— А то кто же еще? — отвечает папа и отпивает еще один глоток.
Тетя Марианна начинает сердиться:
— Ты несешь черт знает что, капустник ты меднолобый, бык упрямый, деревенщина, ты, ты, ты...
И больше ей ничего не приходит на ум. Тетя Марианна обиженно замолкает.
И маме приходится дергать папу за рукав, чтобы он утихомирился и впредь не затевал такого спора. Это с ним может случиться, если он выпил три-четыре пива.
Он, как правило, успокаивается, когда
И все-таки проходит месяца три-четыре, прежде чем они снова соберутся к тете Марианне.
— Потому что уж такой наш папа забияка и всегда затевает ссору с своим куриным концлагерем,—говорит мама.
«Ничего,—думает Ганси,—дома все равно лучше...»
Хотя он с удовольствием посмотрел бы цветной телевизор или съездил бы в Америку, или в Париж, или на остров Тенериф, к морю и бог знает еще куда. Несмотря на это, он рад, что папа хочет оставить крестьянское свое хозяйство как есть — ведь он все время помнит о тех курах с голыми, в язвах, крыльями в их тесных клетушках.
Ганси лежит на животе в высокой — по колено — траве.
«Ты грезишь с открытыми глазами»,— сказала бы его мама, если бы увидела его сейчас.
Но она его не видела. Никто его сейчас не видит. Разве что кузнечики. И он вовсе не грезит. Все, что его сейчас окружает,— реальность. Он положил голову прямо на землю и представляет себе: луг —это будто бы дремучий непроходимый, темный лес. Стебли травы — это громадные, дремучие деревья. Жуки, которых он видит,— это хищные звери. Червяки — это удавы и змеи. Тысяча лет или больше этому лесу. Ганси прокладывает дорогу сквозь непроходимую чащу большим резаком-мачете.
Его маленький перочинный ножик валит стволы — стебли травы.
«Для маленьких существ здесь, должно быть, целый огромный мир. думает Ганси,—Может быть, наш большой мир тоже где-нибудь разбит на луга и поляны. И может, там кто-то так же лежит в траве и что-то себе думает. И может, его мир тоже дробится на еще большие луга. Может быть, есть много-много миров, которые только тем и отличаются друг от друга что они разной величины...»
И тут Ганси слышит: приближается «бульдог». Это папа. Он хочет сегодня скосить луг, он говорил, что нужно сено.
К вечеру работа окончена, и пахнет свежескошенной травой. Так, как пахнет на лесной просеке древесиной и смолой, когда там еще лежат сваленные деревья...
Позднее Ганси сидит со своими родителями за ужином и ковыряет дырку в своем ванильном пудинге. В дырку натекает малиновый сок.
Папа ест. Мама ест. Говорить не о чем.
Ганси строит черенком ложки улицу от края тарелки до малинового озера...
Тут папа нарушает молчание. Он говорит маме:
— Слышала, новое скоростное шоссе должно пройти как раз чуть пониже нашего двора?
Мама удивлена:
— Во-первых, предполагалось, что шоссе будут строить ниже, вдоль ручья, так что шум машин не будет очень уж сильным!
— В общинном совете теперь лежит новый план, старый изменили, потому что ниже по ручью почва слишком болотистая или кто их там знает почему. Шум машин —это бы еще ничего, но они хотят скупить нашу землю, наши верхние поля!
— Но они нам самим нужны...
— То-то и оно, без полей дела наши плохи, тогда придется нам кончать с нашим хозяйством!
— Или — птицеферма, как у Марианны,—робко предлагает мама.
— Об этом не может быть и речи, они не получат наши поля, и всё. И кончено. И хватит об этом.
В скором времени к папе во двор стали приходить люди с картами местности и планами. Они хотели купить поле. А папа сказал, что сдохнет, а не отдаст.
— Тогда мы попросту экспроприируем их,—заявил однажды один из этих людей.
— Папа, что значит «экспроприируем»? — спросил потом Ганси.
— Они просто заберут их, и всё,—объяснил ему папа.
— Но ведь так нельзя, они это не посмеют,— возмутился Г анси,— они это не могут сделать!
— Они могут всё,—печально сказал папа.
И в самом деле, спустя какое-то время папе пришлось уступить. Он продал поля, и взамен ему были предложены два других участка, которые он и взял, хотя они были меньше и дальше от дома, и земля там была куда хуже прежней.
— А что нам еще остается? — сказал он — У них больше силы, чем у нас, маленьких людей...
Вскоре заработали первые строительные машины. Новое скоростное шоссе будет гораздо, гораздо шире прежнего. И оно будет совершенно прямым и гладким. Оно протянется стрелой — ни вбок, ни вверх, ни вниз. Если где впадинка — будет заполнена, если где холмики — будут срыты.
Машины большие, как дома.
Машины могут всё.
Первый участок строительства тянется до старого шоссе, которое по сраввнению с новым выглядит довольно извилистым.
Следующий отрезок начнется мостом через старое шоссе и потом пройдет прямо рядом с «Грубер-хофом». Но это когда еще будет. А пока стройка идет только до моста...
Для детей строительство шоссе представляет интерес только после пяти >в, когда там прекращается работа. С пяти часов стройка принадлежит
Ганси и Франци тогда становятся экскаваторщиками и бульдозеристами. Другим детям родители уже строго запретили это. Родители Ганси тоже как-то между делом, к слову, сказали:
– Не ходил бы ты на стройку, Ганси!
Но если бы они говорили это каждый день, тогда бы, может, и подействовало, а так —Ганси ведь, понимаешь ли, очень забывчив. А на стройке изобилие всего, на что можно посмотреть: машины, которые величиной больше чем с дом; машины, у которых одни колеса выше, чем папин "бульдог", экскаваторы, которые одним ковшом могут полностью загрузить обыкновенный грузовик.
– Если бы у нас обоих было по такой большой машине, то мы смогли бы за месяц сровнять с землей Леденцовую гору! — считает Франци. Он взбирается на одну из гигантских землеройных машин.