В двух шагах от ада
Шрифт:
— Я вам крайне признателен,— не скрывая сарказма, сказал я. — Сообщите мне номер счета вашей компании, и я пришлю чек со щедрым вознаграждением за этот благородный поступок. Адекватный моему немалому состоянию. И думаю, что пресса тоже будет в восторге, описывая в ярких красках подробности спасения от неминуемой смерти Генри Теллера, самого молодого в мире автомагната. Ещё раз, моя самая глубокая благодарность. Я могу идти?
Кривая усмешка тронула губы Марли.
— Разумеется, нет, гражданин Теллер. Мы не можем вас отпустить. Вы узнали о нашем местонахождении.
—Коммуни… чего? — я непонимающе поднял брови, надеясь, что ослышался. — Коммунистическому, вы хотели сказать?
— Коммунитаризм — новый порядок, сильное гражданское общество, основой которого являются местные Советы, — изрёк Марли. — Основную роль играет баланс между государством, рынком и сообществом. На высшей стадии коммунитаризм возвращает истинное значение триаде «свобода – равенство – братство». Откуда либерализм взял только свободу, а фашизм и коммунизм — равенство. Забыв про братство. Мы дополнили этот порядок общечеловеческим принципом «вера — надежда — любовь». Где духовность является отражением Веры, государство — символом Надежды, а народовластие в своей основе говорит о Любви к ближнему.
— А казнь, которую меня заставили наблюдать только что. В виде устрашения, я так понимаю. Что символизирует? — поинтересовался я с усмешкой.— Любовь к ближнему или символ надежды?
— Вы неглупый человек, должны понимать, что всегда есть изгои, которые не желают подчиняться законам общества. Местный совет приговорил этих людей к высшей мере наказания за преступления, предусмотренные в своде наших законов.
— Правда? Интересно узнать о ваших законах. Я понял, что нарушать их чревато.
— Я ознакомлю вас с основами. Далее прочитаете сами в нашем своде законов. Первый и основной принцип — стремление к счастью. Счастье выражается в служении обществу, в труде, в социальном самовыражении. Второй принцип — соблюдение традиционных духовных ценностей. В первую очередь семейных. Семья — союз, основанный на любви двух людей разного пола. Любые отклонения в этом отношении караются.
— Это интересно. Что именно?
— В первую очередь любые сексуальные извращения.
— Например?
— Педерастия — это страшное нарушение наших законов.
— Ну, мне это не грозит, — усмехнулся я. — Я женат.
— Вы защищали права этих моральных уродов.
— Это моё личное дело — нахмурившись, бросил я. — Я защищаю права не только геев, но и евреев, арабов, чернокожих и любых людей, кто требует защиты.
— Хорошо, гражданин Теллер, наш разговор окончен. Это адрес ваших апартаментов, где вы будете жить. Это находится над кафе «Пристань надежды». И вот ваше направление на завод, где будете работать. Это предприятие принадлежит гражданину Александру Мэнделлу. Завтра утром можете приступать.
Марли, естественно, не поинтересовался, есть у меня желание работать именно в том месте, а не в другом. Но возражать не хватило духу. Я сунул приглашение и ключи от квартиры в карман, взял толстый томик с надписью: «Кодекс Коммунитаризма» и уже собрался встать,
— И последнее, — он помолчал, покачиваясь в кресле, изящно приставив к виску два пальца. — Не предпринимайте никаких попыток к бегству. Покинуть самостоятельно это место вы не сможете. Оно находится глубоко под водой, в морской впадине. Малейшее поползновение и вы окажитесь у столба на площади с завязанными чёрным платком глазами. Всего доброго.
Последние слова моего собеседника звучали откровенной издёвкой. Когда передо мной раздвинулись створки, я чуть не рухнул на тротуар, споткнувшись о порог, настолько ноги дрожали в коленях. Но конвоиры не последовали за мной. Судя по всему, Марли считал, что бежать я не намерен.
Оглядевшись по сторонам, не заметил ли кто моей растерянности, я выпрямился и не спеша двинулся по улице вниз. Пока не упёрся в огромное, от пола до потолка окно в широкой раме из матового темно-серого сплава.
Из отражения навстречу шагнул персонаж, смахивающий на бездомного, в котором я с трудом узнал себя. Бледное, осунувшееся, небритое лицо. Под глазами залегли глубокие сине-фиолетовые тени. Всколоченные тёмные волосы. Мятые, порванные в паре мест, рубашка и брюки. С грустью я улыбнулся. Если журналюги подстерегли бы меня в таком опустившимся виде, обеспечили бы себе роскошный гонорар. Впрочем, меня давно тошнило от собственных глянцевых изображений: высокий, широкоплечий с сияющими глазами цвета неба с оттенком стали, излучающими оптимизм и волю к победе.Сейчас я видел сломленного человека, худого сутулого с потухшими глазами. Я не удержался от вздоха и прижался носом к стеклу.
Рассекая блестящими зигзагами блекло-зеленоватую воду, промелькнула стайка серебристых рыбок. Сменившись на группу ярко-сиреневых морских коньков. Застыв на месте, словно подвешенные в воздухе шахматные фигурки, они с любопытством изучали меня выпуклыми глазками-пуговицами на вытянутых мордочках.
Невдалеке темнела каменистая гряда, которую ярким ковром усыпали полипы разнообразных форм и размеров: круглых, овальных, высоких и совсем плоских; кислотных цветов: лимонно-жёлтых, изумрудных, ослепительно алых. Со дна поднимались длинные тонкие ленты водорослей, бурые, ярко-зелёные. Я не очень хорошо разбираюсь во флоре и фауне океанов, но подобное буйное разноцветье скорее бы соответствовало южным широтам: субтропикам. А я должен был находиться в северной части Атлантики.
Желудок свело судорогой, я вспомнил, что эти странные люди хоть и уверяли, что спасли мне жизнь, покормить забыли. Я похлопал себя по карманам и обнаружил, что бумажник цел и невредим. Платиновые карточки крупнейших мировых банков стали абсолютно бесполезны: я не заметил ни одного банкомата или вывески банка, зато пачка баксов согрела душу. Я подошёл к тротуару и проголосовал. Передо мной затормозил лупоглазый, побитый временем ретромобиль цыплячьего цвета с планкой «Такси» на крыше. Капот, с которого спускалась радиаторная решётка в виде водопада, крылья объединялись в тяжеловесную обтекаемую форму, словно машина деформировалась от нагревания.