В джазе только хулиганы
Шрифт:
— Тебя-то я жалею, Кирилл. А вот Регинка-а-а… теперь будет раз в десять больше огребать, — рассмеялась преподавательница. — Она когда с детьми ходила по расписанию, я её начинаю слушать, и уши расслабля-я-яются. Знаешь же, какие мелкие ребятки визгливые, у них нёбо ещё не сформировано, голосочек паршивенький! А Регина едва подучилась и на их фоне ну прям суперзвезда со своим «Дальнобойщиком».
Заканчивайте, блин, надо мной ржать! Надорвётесь ещё!
Соколов едва не смахнул слезу, бесшумно дрожа от смеха. Я отважилась вмешаться:
—
— А вот сейчас и посмотрим, Регина! Готовь давай флэшку, — я тут же забралась рукой в карман сумки. Надин помахала у раскрасневшегося лица ладонью и заглянула на горящий экран беговой дорожки. — Гляди-ка, работает… Ну а ты чего, Кирилл? Споёшь мне что-нибудь перед уходом? «Feeling good» Бубле, например?
Я даже прервала поиски флэшки, чтобы удостовериться, что он растерялся и прикусил нижнюю губу.
— Ну-у-у…
— Соколов! Безобразник! Часики тик-так, тик-так… не успеешь штаны свои протереть, уже январские каникулы и Черногория!
— Да спою-спою! — заулыбался он. — Уже включаю.
Глава 17. Коррида
— Давай, Регин, садись. Сейчас он нам покажет класс, — Надин Дмитриевна уже соорудила себе чай и сладко его отхлебнула, вразвалочку обустраиваясь на диване. Похлопала по свободному месту, подзывая меня. — Только нам как положено, пожалуйста! С выходом на сцену, поклонами, под минусовку и в микрофон. Он там за пультом настроенный лежит.
Соколов, держащий на руках ноутбук в другом конце кабинета, стрельнул в Надин возмущённым взглядом из-за края корпуса.«При ней что ли?»— вполне мог бы снова ляпнуть он. Но вдруг смиренно уставился в экран, от которого заблестели его светлые серьёзные глаза. Не поняла…
— Тогда объявите меня, — донеслось с запозданием.
— Объявлю. Побыстрее давай, времени мало.
Я скромно опустилась на мягкий диван, не соприкасаясь со спинкой. С опаской глянула на беговую дорожку и исподлобья проследила, как шустрый Соколов водрузил ноутбук на верхнюю крышку пианино. Взял микрофон, отошёл к дверям кабинета и замер. Надин, усмехнувшись, воскликнула из-за стола:
— На сцену приглашается участник ноль-ноль-семь Соколов Кирилл! Двадцать один год! Город Москва!.. с песней Feeling Good! — и тут она прихлюпнула из кружки.
Несмотря на то, что концерт разыгрывался понарошку, у меня замерло сердце. Кирилл зачесал свободной рукой шелковистые волосы. Поправил одёрнувшуюся после сборки беговой дорожки рубашку, а его длинные губы тронула нескромная, сбивающая с толку улыбка.
Он по-деловому вошёл на «сцену», остановившись у пианино. Даже шлёпки ему были помехой. Отправил мне и Надин по одному томному взгляду. Включил микрофон и непринуждённо дотянулся рукой до ноутбука, щёлкнув кнопкой.
В колонках, окружающих диван, тут же интригующе прозвенел аккорд на клавишных и… смолк. Кирилл вальяжно пропустил его вперёд,
— Bi-irds flying hi-i-i-igh*... — я скучала по этому голосу!
Соколов увёл с придыханием фразу, вынуждая прислушиваться. Комната ещё сохранила эхо его мягкого вибрато.
Снова дразняще лязгнуло пианино.
— …you know how I fee-e-e-el, — вдох. — Sun in the sky-y-y-y… — он жадничал петь фразу полностью? Я пододвинулась на полмиллиметра, чтобы прислушаться к крошкам хрипотцы, затерявшимся в воздухе. — …you know how I fee-e-e-el…
Пианино в колонках подхватило его голос, прошедшийся неожиданно по верхним, звенящим нотам, а я невольно навострила уши. Соколов будто и одной законченной мыслью не поделился, но уже успел обхватить весь нотный стан и прогуляться по лестнице из бемолей и диезов…
И тут раздалось ярко, пронзительно:
— Ree-e-e-eds! Drifting o-о-оn by… — он раскачал слог и снова шепчуще стих. А продолжил грудным мужским баритоном, — …you know how I fee-e-el?..
Может ли звук вызвать странное шевеление в области рёбер? Это навязчивое желание вскрикнуть: «перестань заигрывать с музыкой, Соколов! Не останавливайся»!
— Well, it’s a new da-awn! — коротко слетело с его губ. Внезапно заверещали духовые, от чего я дёрнулась. Инструменты тут же притаились где-то за углом… — It's a new day, — снова трубный оркестр наступал Соколову по пятам. А он исподтишка забирался всё выше… — It's a new life!.. — Кирилл остановился на высокой ноте, звенящей в самой голове, и прикрыл глаза, понизив накал. Я не дышала…
Предвещая грандиозный взрыв, звуки труб и кларнетов принялись сползаться к кульминации, пока Кирилл ласково протянул сквозь них окончание фразы:
— For me-e-e-e-e…
Заколотились барабаны, завизжали из последних сил инструменты, рассыпался ритм… И раздалось захватывающее дух, рычащее:
— And I'm feeling… good!
От экспрессии, заполонившей мою грудь дрожью, я несколько раз невысоко подскочила, усаживаясь поглубже и вжимаясь в спинку — чтобы ощутить ускользающую в теле опору! В колонках разразился целый оглушительный оркестр, музыка выстроилась в полноценный пазл и задала пикантный мотивчик, от которого сделалось неловко присутствовать в «зрительном зале» на стихийном бенефисе у Соколова.
Я заметила, что он тут же считал моё нестабильное состояние и воспользовался небольшим проигрышем, чтобы подобраться ближе к дивану, не спуская с меня хитроватого оценивающего прищура. Сглотнув ком, я покосилась на Надин Дмитриевну, славно покачивающую головой из стороны в сторону под музыку и прихлюпывающую чаем. Надеюсь, она не чувствовала, как пульсирует диван из-за моей расшалившейся тахикардии…
Вокальная партия продолжилась. Нахрапистый, бесстыже притягательный баритон теперь обращался непосредственно ко мне, требовательно что-то спрашивая. Та изысканная мелодия из вступления развивалась совсем в другой динамике — вразумляюще и страстно.