В джунглях черной Африки (Охота за слоновой костью)
Шрифт:
— А я рад, что вы меня пригласили, Харрисон.
Дэниэл понял намек и опустил титулы, оставаясь на равных. Старик прищурился: он принял условие.
Они обменялись рукопожатием, присматриваясь друг к другу, чувствуя силу в руке собеседника, но не затевая мальчишеское соревнование «кто сильней». Харрисон знаком пригласил Дэниэла сесть в кожаное кресло под Гогеном и обратился к слуге:
— Летта чаи, Селиби. Вы ведь будете чай, Армстронг?
Пока слуга разливал чай, Дэниэл разглядывал рога носорога на стене.
— Такие трофеи встречаются
Он погладил один из рогов, лаская его, как руку прекрасной любимой женщины.
— Да, нечасто, — согласился он. — Я был мальчишкой, когда застрелил его. Пятнадцать дней шел за старым самцом. Ноябрь, температура днем в тени была 120 градусов [19] . Пятнадцать дней, двести миль по пустыне. — Он покачал головой. — В молодости мы совершаем безумства.
— В старости тоже, — сказал Дэниэл, и Харрисон усмехнулся.
19
По Фаренгейту; по Цельсию — 49 градусов.
— Вы правы. Жизнь скучна, если немного не спятить. — Он взял чашку, протянутую слугой. — Спасибо, Селиби. Закрой за собой дверь, когда будешь уходить.
Слуга закрыл створки дверей, а Харрисон вернулся за свой стол.
— Вчера вечером я смотрел по Четвертому каналу вашу программу, — сказал он. Дэниэл наклонил голову и ждал.
Харрисон отхлебнул из чашки. Тонкий фарфор казался хрупким в его руках. Это были руки бойца, покрытые шрамами, изрезанные морщинами, обожженные тропическим солнцем, изуродованные тяжелой физической работой и давнишними драками. Костяшки опухли, а вот ногти старательно ухожены, с маникюром.
Харрисон поставил чашку с блюдцем на стол перед собой и снова посмотрел на Дэниэла.
— Вы правильно передали, — сказал он. — Все правильно. — Дэниэл молчал. Он чувствовал, что скромничать или возражать — только раздражать этого человека. — Вы подаете факты без обиняков и делаете верные выводы. Освежающая перемена по сравнению с сентиментальной болтовней плохо информированных людей, которую мы слышим ежедневно.
Вы смотрите в самый корень африканских проблем: стремление к племенной обособленности, перенаселение, невежество, коррупция. И предлагаете здравое решение. — Харрисон кивнул. — Да, вы все показали верно.
Он задумчиво смотрел на Дэниэла. Выцветшие голубые глаза придавали его лицу загадочное выражение, как у слепого.
«Не успокаивайся, — предостерег себя Дэниэл. — Не время. Не размякни от лести. Ему от тебя что-то нужно. Он выслеживает тебя, как старый лев».
— Человек в вашем положении способен влиять на общественное мнение как никто другой, — продолжал Харрисон. — У вас есть репутация. Международная аудитория. Люди доверяют вашему мнению. Они основывают свои взгляды на том, что говорите им вы. Это хорошо. — Он энергично кивнул. — Очень хорошо.
— Спасибо.
Дэниэл позволил себе легкую ироническую улыбку. В одном он был уверен: Таг Харрисон ничего не делает без веской причины. Он никого бесплатно не поддерживает и никому не помогает.
— Как называют вас друзья? Дэниэл, Дэн, Дэнни?
— Дэнни.
— Меня друзья называют Таг.
— Понятно, — сказал Дэниэл.
— Мы с вами одинаково мыслим. Оба любим Африку. Думаю, мы должны стать друзьями, Дэнни.
— Хорошо, Таг.
Харрисон улыбнулся.
— У вас есть все основания для подозрений. У меня определенная репутация. Но о человеке не всегда следует судить только по его репутации.
— Это верно. — Дэниэл улыбнулся в ответ. — А сейчас скажите, что вам от меня нужно.
— Черт побери! — рассмеялся Харрисон. — Вы мне нравитесь. Думаю, мы понимаем друг друга. Мы оба считаем, что у человека есть право существовать на этой планете и, как доминирующий биологический вид, он имеет право использовать землю к своей выгоде, если ограничивается тем, что способно возобновляться.
— Да, — согласился Дэниэл. — Я убежден в этом. Это взвешенная, прагматическая точка зрения.
— Я и не ожидал меньшего от человека вашего ума. В Европе человек сотни лет возделывает землю, вырубает леса и убивает животных, и все же почва более плодородна, леса гуще, а животные многочисленнее, чем тысячу лет назад.
— Если забыть о чернобыльской радиации и местах, где выпадают кислотные дожди, — заметил Дэниэл. — Но да, я согласен. Европа неплохо держится. Другое дело Африка.
Тут Харрисон перебил:
— Мы с вами любим Африку. Я считаю, что наш долг — бороться с ее несчастьями.
Я могу отчасти смягчить ужасную нищету в некоторых частях континента и с помощью вложений и руководства предложить некоторым африканским народам лучший образ жизни. Вы с вашим даром в силах развеять общественное невежество касательно Африки.
Вы способны противостоять влиянию кабинетных консерваторов и городских осатанелых борцов за права животных — тех, кто настолько далек от земли, и лесов, и зверей, что в действительности угрожает природе, полагая, будто защищает ее.
Дэниэл кивнул — задумчиво и уклончиво.
Опрометчиво было бы не соглашаться с собеседником, пока не услышал все, что он хочет сказать, и не узнал о предложении, которое, очевидно, собирался сделать ему Харрисон.
— В принципе все, что вы говорите, Таг, в высшей степени разумно. Но нельзя ли поконкретней?
— Хорошо, — согласился Харрисон. — Вы, конечно, знаете государство Убомо?
Дэниэла словно током ударило, отчего волосы на затылке зашевелились. Название страны прозвучало как гром среди ясного неба, и, однако, какое-то сверхъестественное чутье подсказывало ему, что все предопределено, что-то неумолимо влечет его в том направлении. Ему потребовалось несколько секунд, чтобы прийти в себя, потом он сказал: