В фиордах, где не заходит солнце
Шрифт:
У основания мыса, где он повышается й переходит в небольшую горку, сложенная на цементном растворе каменная пирамидка — памятник поселку, существовавшему здесь между 1600 и 1750 годами, памятник жившим здесь людям. Как гласит надпись, пирамида сооружена в 1930 году правительством Норвегии.
Вокруг нее невысокие каменные холмики, замшелые, покрытые лишайником. Могилы, безымянные, без дат…
Наконец далеко в море под низко нависшими тучами зачернел «Коммунар».
Приближается. Ждем, когда войдет он в фиорд. Плыть навстречу ему, на открытую воду, ой как не хочется! Из трубы буксира выскакивает белое облачко, вскоре доносится низкий гудок. Пускаем вверх зеленые ракеты; мол, мы здесь. Но судно внезапно меняет курс. Становится ясно, что там не увидели наших сигналов. Ракеты сразу ныряют в туман. У капитана, очевидно, нет подробной карты фиорда, и он сюда не пойдет. Приходится двигаться нам.
Снова с трудом карабкаемся с волны на волну.
На большой воде нашего суденышка, окрашенного в голубой цвет, конечно, никто не заметит. Толя пускает моторчик иа все десять лошадей. Сергей палит из ракетницы. Но вспышки ракет немедленно погружаются в туман, так что даже мы сами их не видим. Тогда он начинает стрелять горизонтально, в направлении «Коммунара». А буксир, выбросив новое облачко пара, вдруг меняет курс и удаляется. Доносится гудок. Не замечают!
Вот так повертится, погудит и, ясное дело, уйдет…
Повалил снег. Самая середина июля… Все прекрасно… Опять гудит «Коммунар», облачко пара немедленно смешивается с нависающим туманом. Гудки буксира доносятся до нас словно из-под воды.
С отчаянием выпускаем в его сторону последние ракеты. Они падают в море неподалеку, жалобно шипя. Уйдет! Но «Коммунар» вдруг снова резко меняет курс и направляется прямо к нам. Уф!.. Отлегло… Заметил.
Наползает большой черный борт. Высоко над нами множество улыбающихся лиц — и бородатый боцман, и даже рыжий кочегар. И Шкот радуется — слышно, как он весело лает. Глеб, матрос-ленинградец, помогавший нашей высадке, стоит уже с леером наготове. На палубе появляются капитан и консул, встречают нас.
А волна ка-а-ак подбросит… Сейчас о борт! Но Анатолий не был бы Анатолием, если бы не смог увернуться! Виртуоз. Разве можно: у самого борта, и вдруг такое…
Едва забираюсь на палубу, кто-то протягивает мне пачку писем:
— Из дому…
Только и сказали, а сколько за этим дружеской заботы…
«Казанка» уже отошла.
Машу своим, кричу какие-то пожелания Анатолию, Сергею и третьему парню, который будет теперь в их компании вместо меня. Удаляется, пропадает в тумане берег, фиорд Магдалины. Вот уже не видать и нашей славной скорлупки.
Сижу, прижавшись спиной к теплой трубе буксира, жадно читаю в Гренландском море полученные из дому письма.
13
Вот положеньице!
Подошел консул, довольно улыбается:
— Хорошо, что удалось найти вас. Значит, идем прямо в Ню-Олесунн, как я и обещал. Договорено на завтра, на десять ноль-ноль по времени Осло.
— Но, Иван Саввич!.. Как же… Не говорю уж о том, что давненько горячей ванны не видел, у меня с собой ни костюма, ни пальто приличного… Все в Баренцбурге, в шкафу осталось! Я ведь перед Ню-Олесунном в Баренцбург завернуть собирался…
— Ай-яй-яй!.. Плохо дело. Ну да как-нибудь. Прежде всего на «Коммунаре» есть горячий душ. А там посмотрим.
В Ню-Олесунне нас будут принимать начальник станции и ее инженеры. Хочешь не хочешь, а выглядеть надо соответственно случаю. Да… Смотрю на свою обшарпанную походную одежонку: спасибо еще, что не дырявая. Качаю головой. Положение хуже некуда. Неужели придется отказаться от такого интереснейшего визита? «Там посмотрим», — говорит консул. Что же, «посмотрим» — хорошая штука, сколько раз спасала она меня в моих странствиях… Так и на сей раз.
— Лезь под душ, — утешает Дед, старший механик буксира. — Мойся, а остальное как-нибудь уладим.
Очень милый человек. Ни сединки в голове, молодец молодцом, а «дед». Но коммунаровский Дед всем дедам дед: поговоришь с ним часок, а кажется — уже десятка три лет дружишь.
Вволю понежив свое грешное тело, вылезаю из душевой, а Дед уже тут как тут:
— Разденем чифа!
— ?!
— Другого выхода нет. Вся команда тебе по плечо, а капитан как раз одного роста. — Дед вздыхает. Он тоже едва до плеча мне. — Главное что? Главное, чтобы брюки коротки не были! Оставим капитану рубашечку и «удавку», галстучек то есть. Пусть стоит в рубке, приветствует зарубежных друзей и улыбается им в окошко. Норвежцы не догадаются, что он в трусиках и шлепанцах. Ты не думай! Он и не собирался на берег сходить. Все будет о’кэй!
Отправляемся «раздевать» капитана. Он действительно одного со мной роста — чернобровый украинец с Азовского моря. На предложение наше только улыбается. Потом говорит:
— Ступайте в мою каюту. Что в шкафу найдете — ваше! Ясно? Шагом марш!
Красота! Черные выходные туфли — словно на мою ногу сделаны, брюки черного сукна, морские — точно на меня сшиты, модный новенький плащ как по заказу. Только китель с. шевронами и капитанскую фуражку не решаюсь надеть, хотя Дед и уговаривает.
Когда мы входим в Конгс-фьорд, солнце уже на востоке. День ясный, солнечный, как тогда в первое мое посещение Магдалины. В конце фиорда сияет величественный ледник. Справа — купола станции и дома поселка Ню-Олесунн. У причала — огромный белый туристский лайнер «Регина Марис». Эта «Королева моря» постоит здесь еще несколько часов, а потом поплывет дальше, может, на поиски других островов. На набережной вьются на флагштоках под свежим ветерком флаги СССР и Норвегии.
— Дружба! Дружба! — машет нам рукой парень с «Регины Марис», потом повторяет эти слова по-английски и по-немецки. Корабль-то немецкий.
От телеметрической станции к порту катит автомобиль — встречать. Светловолосый, русобородый норвежец в очках — господин Эйнар Эндеруд, метров двух ростом и с мягкой, приветливой улыбкой. Он уже у трапа. Любезно приветствует прибывших в гости советских друзей. А нас целый взвод.
С чего же начать рассказ о Ню-Олесунне?
Очень многое волнует меня на этом берегу, очень многое вызывает воспоминания. Хотя я впервые здесь, но будто вернулся на землю детства, в мир тех героев, которые близки были мне, литовскому мальчишке, еще лет тридцать пять назад.