В фиордах, где не заходит солнце
Шрифт:
Уже которое утро море неспокойно. Когда солнце клонится к полуночи, спускаясь к скалам острова Датского, ветер утихает. Белые барашки, сновавшие по проливу, укладываются отдохнуть, успокаивается море. Мы радуемся, надеясь, что и утром будет тихо. Проворно ныряем в свои спальные мешки запасать силы, чтобы завтра бодрыми отправиться в поход.
Встаем. Ветер уже треплет пленку в окне. Солнце сияет над ледником — на востоке. Умываемся, завтракаем, а ветерок тоже набирает силу, уже гудит в печной трубе. Выходим взглянуть на пролив — резвятся белогривые волны. День начался. Снова неуютно в нашем проливе — не проедешь по Соленой улице.
— Если и завтра
Новый день. Ясно. Но море в барашках. Значит, пешком. Оставляем Толю заниматься домашним хозяйством, договариваемся, когда должны вернуться, и отправляемся с Сергеем к Магдален фьорду.
Неблизкий край. И добраться туда — дело нелегкое.
Черт бы их побрал, эти осыпи. Впечатление такое, будто какой-то разъяренный великан грохнул молотом по вершине, кое-что от горы осталось, однако большая ее часть, разбитая в кусочки, посыпалась во все стороны. И лежат эти обломки беспорядочными навалами — очень непрочно. Поставишь ногу, а камень шатается, вот-вот сковырнется. Так и ногу невзначай поломать недолго. Одно хорошо — очень уж живописны эти камни. Такими нарядными лишайниками обросли — и сами разных цветов и оттенков, и лишайники то бурее, то светлее. Залюбуешься.
Куда гнуснее всех этих неверных камней другая вещь — кинокамера. Тянет плечо, как вериги, болтается на своем кожаном ремешке из стороны в сторону, норовит столкнуть в какую-нибудь трещину поглубже.
Но поскольку шагаем мы к Магдалине, самому красивому, как уверяет Сергей, месту на всем архипелаге, все эти неприятности кажутся мелкими и неважными.
Перебрели полосу осыпи, снова идем по прибрежной гальке. Тут куда удобнее! Волны набегают, разбиваются о каменные гряды, уползают назад. На камнях, торчащих из воды, сидят чайки. Хитрые птицы. На берегу и на сто шагов не подпустят — улетят, а тут сидят себе, водная преграда защищает. Можешь совсем близко подойти — не обращают внимания. Им хорошо известно, что двуногие не плавают и вброд не ходят.
Сползающий по долине ледниковый язык пододвинул к самому берегу моренный вал и прячется за ним, выгнув белую спину. Над ледником гора, растрескавшаяся, распадающаяся на острые крупные и мелкие обломки. По карте до Магдалины идти и идти — до того дальнего мыса, и еще за ним добрый кусок.
Место, куда мы направляемся, названо в честь новозаветной Марии-Магдалины. На разных картах оно именуется то заливом, то фиордом. Шириной километров пять у своего устья, Магдалина потом сужается, врезаясь в ледники и горы, и километров на восемь тянется в отвесных скалистых берегах в глубь острова.
Фиорд этот впервые детально описал в судовом журнале английский капитан Брук, прибывший сюда во главе двух фрегатов королевского флота для «защиты» подданных Великобритании от китобоев других наций. Хотя Брук и первый описал его, но имя Магдалины фиорд носил задолго до капитана.
Перебираемся через ледяной язык. Не такой уж узенький, как показалось снизу. По нему шагать и шагать. Спину ледника избороздили ручейки. Бегут, журчат. Иногда по самой поверхности, кое-где уже прогрызли себе извилистое ложе, а дальше по камням морены, опушившим лед, падают вниз. И встречаются с морской водой. Два голоса звучат в пространстве — журчание ледниковых ручьев и шум морских волн. Голоса Шпицбергена. Они все время присутствуют здесь, эти голоса можешь забыть, не видеть, не слышать, но стоит подумать, и как по волшебству появляются они — журчание и мерный прибой…
Я замер на льду, очарованный этим чудом из чудес, не могу оторваться, не хочется идти дальше. Море внизу почему-то синее, а не зеленоватое, как обычно. Может, оно всегда таким кажется, когда смотришь с ледника? Внизу, в воде, крошечные каменные островки На черных камнях столбиками белые гаги-самцы, а волны катят и катят меж камней золотую солнечную рябь.
Сергей уже спускается с ледника. Машет мне рукой: давай, мол, торопись. Но голоса его не слышу. И сам он кажется маленьким рядом с розовыми глыбами камней, нагроможденных друг на друга.
Изо всех сил спешу за товарищем. Камера окончательно взбесилась. Испытываю страшное искушение — снять ее с плеча и пустить вниз. Вот будет удовольствие посмотреть, как она, грохнувшись о камни, разлетится на всякие железки и осколки! Сдерживаюсь.
Ост, дующий в лицо, обжигает холодом, а спина мокрая от пота.
Наконец перевалили ледник. Спускаемся в зеленую долину. Ах хорошо! Много пресной воды с гор, которые защищают это местечко от злых ветров, а солнце с юга пронизывает распадок своими самыми жаркими лучами. Потому-то здесь не только мхи, но и кое-какая травка, грибы пробиваются. Белеет на зелени потерянное гусем перо. А вот и сам гусь, вернее — гусыня поднялась с осыпи, погогатывая, облетела нас кругами и подалась в сторону. Ясно, что неподалеку ее гнездо.
За долинкою снова каменные осыпи. Всячески примериваешься, пока перелезешь такой валуночек: встречаются и в полтора-два человеческих роста.
И вот перед нами Магдалина.
Поначалу кажется, что фиорд нарисован — не может такого быть, да и все тут! Создание буйной фантазии гениального художника. Яркие, контрастные цвета — синий, белый, черный Слепящее сияние ледников К самому морю сползают они по долинам. А над ними вознесены черные отвесные граниты — вершины гор. Небесная синева протерта до блеска. Ни облачка. Лишь кое-где жмутся к скалам клочки тумана, смягчая острые их грани. Сердце охватывает чувство, подобное тому, с каким всегда останавливаюсь я перед картиной Микалоюса Константинаса Чюрлёниса «Rex».
Ни с чем другим сравнить не могу. Как расскажешь про это величие, про эту красоту, чистоту и прозрачность далей?! Согласен шагать и шагать, согласен тащить не одну, а пять кинокамер, пусть будут ледники и осыпи, скалы и неверные камни… Согласен! Лишь бы еще раз увидеть что-то подобное фиорду Магдалины в ясный, солнечный северный полдень.
Укладываемся за скалой, пытаемся согреться. Сергей насвистывает песенку, а ему аккомпанируют посвисты ветра, пролетающего над россыпями камней.
Камни прикатились сюда вон с той почти целой горы — великан лишь слегка задел ее своим чудовищным молотом… Прикатились и лежат рядышком. Право слово, было бы совсем удобно шагать по их плоским затылкам, если бы не морщинки и трещинки, что изрезали отшлифованный ветром и льдом камень. Глянешь иной раз на такую расщелину — глубиной метров в пять и соответствующей ширины, — остановишься и подумаешь: то ли прыгать, то ли воздержаться.
Нежимся с Сергеем на нагретом черном камне, не хочется думать, что пора обратно. Жалко оставить Магдалину… Да и путь ждет нелегкий.
Па возвышающемся над нами склоне, где камни помельче, шумят, переговариваются птицы, похожие на небольших пингвинчиков, — люрики, один из мелких видов семейства чистиковых. Там у них целый город. Болтают, болтают, перекрикиваются и вдруг ни с того ни с сего всей стаей взмывают вверх, шумно трепеща крылышками. Делают круг-другой, потом, отваливая в одиночку от стаи, снова опускаются на свои камни, мелодично покрякивая, пока не усаживается весь базар.