В фиордах, где не заходит солнце
Шрифт:
Но вскоре она привыкла ко мне. Я ее и киноаппаратом снимал, и фотографировал. Ни жужжание камеры, ни щелчки затвора ее уже не пугали. Я даже разговаривал с ней, когда надоедало безмолвно торчать за своим укрытием.
И снова утро. Можно сказать, тихое. Вероятно, солнышко сегодня увидим. Море спокойное, почти спокойное. Снова я на полюбившемся мне островке.
Ветерок дышит совсем по-летнему. Полазишь по камням, подвигаешься поэнергичнее — в затишке за камнями, да еще в меховой куртке — даже жарко. Высоко, в самом зените, несколько легких белых облачков. К вёдру.
Поодаль, на каменном мысочке, вижу одиноко стоящего маленького гуся — белощекую казарку. Его подруга сидит рядом на гнезде. Гнездо казарок тоже из пуха. Какой другой стройматериал отыщешь среди голого гранита?
Увидев меня, казарки поднимаются на крыло, улетают. В гнезде у них всего одно яйцо. Бегу обратно, хватаю кинокамеру. На ходу решаю: спрячусь, замру между камнями и сниму на пленку возвращение птиц к гнезду. Запыхавшись, возвращаюсь на мысок. А яичка и след простыл. Чайки свое дело знают.
Расстроился я. Удрученный опустился на кучу камней. Только вдруг что-то как зашумит у меня за спиной. Чайка налетела! Нападает и нападает. Но лишь сзади. Чуть-чуть шапку не сбила. Вот бешеная! Сейчас мы ее запечатлим. Внезапно оборачиваюсь, но не успеваю поймать ее в видоискатель — разбойница тут же кидается в сторону. Однако стоит мне отвернуться — возобновляет нападение, пикирует. Этак мы с ней и сражаемся. Вертелся я, вертелся, прыгал, прыгал, пока не попал ногой в трещину. Так завопил, что чайка скрылась совсем. Чуть кость не сломал, а кроме того, камеру о камни грохнул. Слава богу, объективы целы.
Прихрамывая, поплелся обратно к гнездам гаг. Но неудачи на этом не кончились. Среди абсолютного штиля вдруг поднимается ветерок. И все сильнее и сильнее. Порывистый восточный ветер. Над островком уже летит пух от гнезд, уже начинают долбить берег волны. Шумят, пенятся. Чайки взмывают вверх, используя аэродинамическую энергию ветра.
Давно прошел условленный час, когда товарищи должны были снять меня с необитаемого острову А их нету. Сколько ни глазею в бинокль — нигде не видать нашей скорлупки. Поневоле начинают сверлить мозг недобрые мысли: вдруг да…
Правда, на островке еще остались кое-где снежные заплаты. Значит, есть пресная вода. Ружье у меня и несколько патронов. Добуду гаг. И спички есть. Вот только ни единого деревянного обломка на берегу — сплошной камень. Что ж, обойдусь без жареного… И без огня не пропаду. Только бы во сне не замерзнуть. Ракетница есть, ракеты. Начинаю прикидывать, через сколько дней начнут меня разыскивать.
Далеко-далеко, за фиордом Магдалины, проходит морем белый корабль. Норвежские туристы. Обреченно разглядываю его в бинокль до тех пор, пока лайнер не скрывается в солнечной и ветреной дали моря.
Торчу в одиночестве на скале. Волны расшумелись. Порывы ветра тоже все сильнее. Таким несчастным, одиноким и всеми покинутым еще никогда я себя не чувствовал…
А вот и ребята! Честное слово, они!.. Тут, за мысом, и то паршиво. А в самом проливе когда задувает порывистый ост? Прыгают, резвятся белые ягнята с овечками, а то и большой баран вспенивается…
Что ни говорите, Анатолий мастерски владеет мотором. Подходит ко мне впритирочку. Только не заглохни, моторчик! Вывози, миленький. А то развернет бортом к волне.
Так уж заведено. Рассказываем по благополучном возвращении, кто о чем «тогда» думал. Сергей, оказывается, хотел было пристать к ближайшему островку и ждать там, пока спадет ветер… Сколько бы пришлось ждать, пока никто сказать не может.
Анатолий, шинкуя на дощечке последний из привезенных нами кочанов капусты, что-то мурлычет себе под нос. Что ни говорите, а приятно доставить домой в целости и сохранности собственную шкуру.
Пока поспеет обед, отправляюсь побродить по берегу. Я обязан идти вдоль берега именно в эту, а не в другую сторону и не удаляться от него. Таков закон экспедиций. Если в определенный час не вернусь, товарищи выйдут на розыски. И еще обязан захватить ракетницу, ружье, ракеты. Моя кинофотоаппаратура тоже достаточно весит, а тут еще эти железки.
Чтобы не волочить далеко такой груз, взобравшись чуть повыше от линии прибоя, усаживаюсь на горку замшелых камней и оглядываю море. Вот голубеет островок, с которого я недавно так счастливо выбрался.
Напротив меня уселась на камень пуночка. Проворно бегает туда-сюда. Явно взволнована. Я спокойно смотрю на нее, не двигаюсь. Металась-металась белокрылая птичка и вдруг шмыгнула в какую-то щель. Подошел я поближе, прижался к щели лицом, и, когда привык к полумраку, вижу совсем рядом клювик и две черные пуговки — глаза пуночки, нацеленные на меня. Так вот где ее гнездо!
Погрев малышей, пуночка выбирается из расщелинки между камнями, улетает. Снова заглядываю в ее дом. Разевают желтые клювики птенцы, просят есть.
Пройдет немного времени, оперятся они, выберутся из гнезда. А тут и дню конец. И полетят пичуги через громады холодных вод, через Баренцево море, к берегам Норвегии и дальше на юг зимовать. А едва займется северный день, пустятся в обратный путь, к суровым северным скалам, петь свои песни и выводить птенцов. Великий зов Севера, зов родины…
Сижу, боюсь шевельнуться. Пуночки ко мне привыкли. Видать, сочли за какой-то странный камень. Ну и пусть себе торчит, коли хочет, главное, чтобы не двигался, не пугал. То самочка, то ее супруг появляется у гнезда, ныряет в щель, кормит малышей.
Глянул на часы. Батюшки! Просрочил контрольное время. Скоро друзья отправятся на поиски. Надо скорее возвращаться.
10