В фиордах, где не заходит солнце
Шрифт:
Но летом у него и другие маршруты.
Спускаемся по Ис-фьорду в Гренландское море. Ветер свежеет, поднимает волну. Тучи, скрывавшие Алкхорнет, сдвинулись в сторону. Теперь видно, чем они там занимались: трусили снежок! Прежде черные, склоны Старого Рога посверкивают под прорвавшимся лучом солнца яркой белизной.
Пользуясь ветром, взмывая и планируя вниз на распростертых крыльях, провожают нас птицы. Никак не пойму, за что этих крылатых из семейства буревестников называют глупышами… Может быть, за спокойствие и северную доверчивость? Море велико, воды безбрежны — почему бы не отдохнуть на встреченном судне? Посидел, собрался с силами — и прощай! Мне парить над морем, а тебе плыть куда надо. За что же «глупыш»? Сколько ни ходил я по северным морям, не встречал более преданного дорожного товарища, чем эта птица. Моряки уже и думать забыли о скрывшейся за горизонтом земле, а белые буревестники все провожают и провожают корабли…
Вот замаячили вдалеке покрытые снежными заплатами серые берега Земли Принца Карла. Между этим островом и Западным Шпицбергеном довольно широкий пролив, но соваться в него лоции не рекомендуют: можно напороться на камни. Поэтому придется обходить вокруг Принца Карла, подставив правый борт западным ветрам Гренландского моря.
Наша тройка — старший геолог Сергей Абакумов, старший техник Анатолий Мешечко и я, отнюдь не старший! — жмется в затишке у трубы «Коммунара». У наших ног спит, свернувшись калачиком, корабельный пес Шкот. Он дружески относится ко всем людям, но к нам особенно. Может, мне это кажется после той недавней встречи с боксером, выдравшим лоскут из моих парадных брюк. Шкот — добронравная собака. Вероятно, хочется ему радушием и общительностью загладить бесчестный поступок своего агрессивного сородича. Завтра мы сойдем на сушу, а Шкот останется на месте службы.
Полночь, вернее, час ночи. Нос корабля направлен прямо на солнце. Значит, идем к северу. Диск солнца проглядывает сквозь белесое облако, словно сквозь слой серо-белой ваты. Штиль.
Ах, какой покой!.. Небо синее-синее, парящие буревестники белые-белые. А зеленоватое море словно отдыхает, освещенное невысоким солнцем, переместившимся к корме, к югу. По правому борту, далеко на горизонте, тяжелые граниты берега, увенчанные сверкающими ледниками. Чем-то встретят они нас? Какой подарочек поднесут? Впрочем, по моему мнению, никакого — нужны мы им…
Ну вот и добрались. Будем высаживаться на берегу острова Амстердам. Амстердам этот нам ни к чему, нам надо на северо-западный берег Западного Шпицбергена, но у капитана «Коммунара» нет точной карты этих глухих мест, и он опасается идти к нужному побережью, а вдруг подводные камни? Вдруг мели? Здесь в открытом море — пожалуйста! Делать нечего. Приходится покидать борт «Коммунара».
Господи, сколько же времени и сил ухлопаем мы, пока переправим на остров в утлой лодчонке все наше имущество и затем доставим его через проливы и фиорды в то место Западного Шпицбергена, которое наметили для лагеря еще в Баренцбурге!..
Сергею, он самый главный в нашей группе, все-таки удается уговорить капитана податься чуток ближе и высадить нас не на Амстердам, а на остров Датский — оттуда хоть не два раза перегружать, не через два, а через один пролив идти.
«Казанка» наша уже за бортом. Море зеленое, прозрачное. Глубоко видно. Прыгает на волне легкая алюминиевая лодчонка; если честно говорить, я бы при свежем ветре на такой скорлупке и по какому-нибудь нашему большому литовскому озеру плыть не решился. А тут море. Но приходится А все потому, что мы должны были лететь на вертолете, а в него что-нибудь поосновательнее «Казанки» не сунешь.
Чудеса, сколько всякой всячины помещается на этом плавсредстве. Гора! А на горе — Глеб, ленинградский паренек, матрос «Коммунара». Он идет с Анатолием, поможет разгружать. Сам Анатолий едва-едва устроился на корме, у мотора.
Наступает решающий момент: ребята в лодке застегивают оранжевые спасательные жилеты. Толя накручивает на маховик мотора шнур На палубе все умолкают, замирают, ждут.
Да и как тут не замрешь, когда лодочный мотор — одна из тех загадок, разобраться в которых не удалось еще ни одной науке. Анатолий как-то утверждал, что мотор — механизм с характером и его настроение зависит от фаз Луны. А иногда от отливов и приливов… Заведется или не заведется?
Анатолий выдыхает воздух, рвет шнур: «Трр-чих-ха-ха-ха-ффф!» И все. Но чих какой-то внушающий надежду, оптимистический чих.
— Ну дорогуша! Ну молодец!..
Это боцман. Свесился через борт и ласково уговаривает капризное существо. Оказывается, это действенное средство! Анатолий еще раз заводит, и мотор начинает бодренько тарахтеть. Пошла «Казанка»! Вскоре она превращается в точку, а вот уже и исчезла за мысами, за прибрежными скалами…
Мой черед переправляться на земную твердь. Повис за бортом, нашариваю ногами край лодки. Слава богу, есть! Уселся. Засупониваю свой надувной спасательный жилет. На всякий случай…
Какой он все-таки здоровенный, этот наш буксирчик, когда болтаешься рядом с его могучим бортом в алюминиевой скорлупке… Машет рукой бородач боцман, машут механики, кочегары, штурман. Черный борт все удаляется и удаляется. Мы весело бежим по зеленой воде, близятся скалы — розоватые и темные, близится каменистый берег, изгрызенный трещинами шхер.
Анатолий сбрасывает газ, глушит мотор, старается держаться на хребте полого вздымающейся, медленной волны. Она плавно выносит нас на береговой гравий и откатывается, обнажая крупные, с лошадиную голову, камни. Счастливо миновали их.
Выгружаем новую порцию ящиков, и Анатолий, захватив Глеба, пускается в последний рейс. Удаляется надежное постукивание мотора.
Каменное безмолвие. Только ритмичный плеск волны, только звонкие капли, падающие в воду с крутого, подмытого морем песчаного карниза. И крики чаек не поймешь откуда: то ли с гор, то ли с моря, а может быть, из шхер.
Оставшись в одиночестве на скалистом северном берегу, начинаешь слышать великое безмолвие, ощущать беспредельность мира.
Наконец к извечным шумам природы примешивается посторонний звук — тарахтение мотора. Короткими рывками, когда мотор взвывает, приближаются к берегу Анатолий с Сергеем. У них на буксире самый сложный груз — бочка с бензином. Бочка то выныривает, то почти целиком погружается в воду, и «Казанка», следуя ритму ее танца, то идет вперед, то натужно замирает на месте.
В небо взлетают зеленые ракеты. Шипят, падают и гаснут, оставляя дымовые хвосты. Это знак «Коммунару», дескать, все в порядке. «Коммунар» окутывается клубом пара. И лишь когда рассеивается пар, долетает до нас прощальный гудок корабля.
Вскоре буксир растворяется, исчезает за горизонтом.
Торчащие у берега скалы медленно скрываются под водой. Начался прилив. Море наступает на сушу.
Наша географическая широта — 79°40?. Десять с небольшим градусов до полюса. А солнце жарит — хоть загорай. Мы так и делаем, устраиваемся в затишке, за гранитными утесами, и нежимся на солнышке рядом с грудой мешков и ящиков. Похлебываем горячий чаек, только что заваренный Анатолием, и блаженствуем. Лень пошевелиться.