В фиордах, где не заходит солнце
Шрифт:
Наконец что-то заохало, застонало в печной трубе.
— Вспомнил, давно не было! — Анатолий прислушивается. — С норда тянет. Старый знакомец. Сиверко — хороший ветришко.
Ветер действительно старый знакомый северян. Он гут редко стихает. Старый-то старый, но не всегда добрый знакомый.
Точно угадал Анатолий. Дует чистый норд. Он еще не окреп, не набрал силу — молодой, живительный. Теперь жди — скоро нарастит мускулы, вздохнет как следует…
9
Три
Пролив ярко освещен, видна четкая граница, которая делит его воды точно пополам: у берегов острова Датского протекает сине-зеленая прозрачная вода из моря, вдоль нашего берега вливаются в море из Смеренбург-фьорда розовато-мутные воды, принесенные ручьями с тающих ледников. На границе между этими течениями уже довольно крупные волны. Ближе к нам по мутноватой воде отправляются в свои странствия айсберги. Нигде не приходилось мне видеть такого чистого, такого прозрачно-голубого цвета, как цвет айсбергов в северных морях.
— Хороший ветер, — наставляет меня наш маг и волшебник Анатолий, — самый лучший из всех. Сиверко. Холодный, конечно, зато вёдро несет. Прислушайтесь-ка! Чуете, как земная ось поскрипывает? То-то. С самого полюса дует! Айсберги поплыли, значит, и тюлени скоро покажутся. Начнут тюленята-бельки выглядывать из воды — красота! Чего нам еще нужно?
— Нужно, чтобы вода за шиворот не текла, — соглашается Сергей и затягивает арию Ленского: «Что день грядущий мне готовит?..»
А грядущий день приготовил нам низкую облачность, дождь и ветер. Проснулись мы в своих теплых спальных мешках, когда было уже далеко за полдень. Полиэтилен в окне вздулся, как корабельный парус. Ветер напирает вовсю, примеривается уже, как бы порвать его. В трубе сплошной вой. Растяжки антенны как струны, и они, и сама антенна визжат, рассекая тугой воздух. За стенами гудит и ухает.
Огонь в печке давно погас. Угли покрыты серой золой. Домик наш продувается насквозь. В нем как на улице А судя по «комнатной» температуре, снаружи совсем не тепло. Кому же первому вылезать из уютного мешка? Чтобы никому не было обидно, выскакиваем все разом — и бегом к «водопроводу». Брр!.. Дует юго-западный, с дождем.
— А дождичек-то теплый… Летний дождичек…
У Сергея зуб на зуб не попадает. Голые до пояса, плещем на себя ледниковой водой «прямо из-под крана». Сначала занимается дыхание, так она холодна, но после второго окропления бьющий по спинам дождик действительно кажется уже не мерзко холодным, а даже тепловатым. Все познается в сравнении.
— Хороший дождь. Даже камушка носить не надо) Прибежали после умывания домой — в комнате тепло. Словно уже натопили. Я не сразу понял, о ношении какого «камушка» говорил Сергей. А это, оказывается, действенный способ согреться, когда ты промок, замерз и устал, а поблизости ни крова, ни огня. Подбери тогда покрупней камушек, чтоб хоть и с трудом, но можно было его поднять на плечо, взбеги с ним вверх по горушке, потом вниз, потом снова вверх. До тех пор, пока не согреешься, не прогонишь вялость и усталость. Такой способ на самом деле помогает, особенно если свалился в воду и промок до нитки. Скидывай с себя мокрую одежонку, хватай камушек и работай. Верное средство не простудиться насмерть.
— Может, смотаемся в Датский? Вещички привезем, — как-то не очень уверенно предлагает Сергей. — Правда, многовато барашков в проливе.
— Какие уж там барашки! Черт рога выставляет, а не барашки, — вношу свою лепту, боясь, как бы мои «старшие» не решились плыть.
Но и им не очень улыбается болтаться в «Казанке» по такой волне. Больше эту тему сегодня не поднимаем.
Достаем из ящиков и раскладываем на полке привезенные с собой буханки хлеба. Домик наш сразу наполняется вкусным запахом. Такой аромат, что слюнки текут.
В топке ворчит огонь. Ветер не дает трубе тянуть как следует. Пламя то хорошо рвется вверх, то вдруг пышет через жерло топки внутрь домика, словно из огнемета, вместе с клубами дыма и искрами. Запах хлеба смешивается с запахом дыма, пахнет еще вкуснее. В кастрюлях булькает каша, закипел суп.
Выхожу на взморье.
Хорошо, что не поплыли! Пролив неистовствует. А что делается за тем мысом, куда юго-западный гонит волну с Гренландского моря?! Едва ли вернулись бы мы в своей скорлупке…
Ветер воет. Тугой, ровный. Несет клочья тумана, волочит их над водой вместе с дождем. Но и в этих завываниях ветра все равно таится какая-то тишина, северное безмолвие, может быть, не столько слышимое, сколько ощущаемое.
Сквозь посвист ветра начинает мне чудиться пение дроздов. Вслушиваюсь. Чудеса… Нет никаких дроздов. И быть не может. Только ветер да беспрерывные крики чаек, там, вверху, у гнездовий, скрытых сейчас туманом.
Только ветер и птицы.
И снова смотрим мы в потолок и прислушиваемся к тому, что творится снаружи. Тишина абсолютная. Провисла без движения полиэтиленовая пленка в раме, не звенит подобно комариному рою антенна.
— Ну что ж, молчание — золото, — гудит сверху Анатолий: он спит на втором ярусе нар. Сергей — на нижнем, а я — на дополнительной раскладушке у стены. Хоть и мал наш домик, но «в тесноте, да не в обиде», помещаемся втроем, а при нужде можем и четвертого приютить. — Пожалуй, сегодня сплаваем!
Чтобы дым вверх столбом, здесь случается редко. Но нынешнее утро именно такое.
Облачность низкая. Даже не облачность, а высокий туман. Наш дымок врезается в него и сразу же исчезает, смешиваясь с серой мглой. В тишине слышно лишь журчание «водопровода», ну и конечно, крики птиц. Если бы не они, и не догадаться бы, что там, за туманом, гранитная грудь горы. По проливу медленно-медленно плывет один-единственный айсберг. Все вокруг серое и влажное — хоть отжимай. Но айсберг и тут излучает голубой чистый свет, как в ясный день.
Часами могу смотреть на бегущий ручей или на прибой — живая вода влечет человека, помогает думать, заставляет забывать все сиюминутное, преходящее. И за айсбергами следить можно целыми днями — провожать взглядом эти голубые корабли, исчезающие в Мировом океане…
«Прощайте, прощайте, — я им говорю. — Ведь больше я вас не увижу…»
Может, серый туман, может, непрекращающийся вот уже третий месяц день нашептывает мне старую песенку из сказки Гауфа, запавшую в душу еще с тех времен, когда печаль казалась только светлым облачком.