В фиордах, где не заходит солнце
Шрифт:
Бегут по прибрежной тундре жилки горных речек. Розово-мутные, извилистые, вбирающие на своем пути к морю множество ручейков-притоков, они как бы нарисованы на земле. Да и сама тундра отсюда ровнее, чище, светлее.
Вертолет входит в вираж. Чуть не ложимся на бок. Под иллюминаторами — фиорд. Резко, будто циркулем, очерчены границы между его водами и водой впадающих в него речек. Муть большими полукружьями отмечает их устья. Границы резкие, никакого перехода от этой мути к прозрачно-зеленоватой морской воде нету.
Спускаемся на ровную площадку, странным образом похожую на пустынную лунную равнину. Оставляем тут двух попутчиков. Полетим обратно — подберем. Грибники. Уверяют, что здесь, на склонах гор, уйма грибов. Ну что же, счастливой охоты!
Тарахтим дальше. Летим невысоко, над краем ледника.
Красивы ледники с моря — глаз не оторвешь. Но сверху!.. Фантастично. На чистейшем льду играет отблеск солнца, словно хочет оно высветить все его грани, впадины, трещинки — полюбуйтесь, мол, на эту сказочную красоту. Все сияет, сверкает, горит, будто сама толща льдов излучает мощный, спокойный свет. И этот восходящий к небу могучий голубой луч вроде бы беззвучно играет величественную фугу. Аккорды ее мелодии рождают сгустки звуков — голубые странствующие айсберги.
На одном таком осколке вечных ледников внизу под нами отдыхает морской заяц, или лахтак, как называют их на Севере. Не подумайте только, что раз заяц, то, значит, мелкий зверек. В отличие от своего сухопутного тезки лахтак вымахивает метров до двух в длину и набирает вес под три сотни килограммов. Вот вам и зайчик!
Нежится темношкурый лахтак на голубом льду. Ничего не скажешь, прекрасное себе ложе отыскал — теплое, мягкое, надежное. А впрочем, зайцу действительно уютно — слой подкожного жира превращает холодную алмазно-твердую льдину в теплую и мягкую постель. А тут еще солнышко пригревает. Покачивается на волнах, несет тебя куда-то хрустальная колыбелька. Чем плохо!.. Мы опускаемся ниже, пролетаем над самым лежебокой, но он только лениво приподнимает голову, оглядывает огромную ревущую стрекозу и снова спокойненько укладывается на лед. Это оранжевое тарахтящее существо нисколько не интересует и не пугает его. Как прилетело, так и улетит.
Миновали мыс Лине, на котором расположена норвежская радиостанция. Это главная станция связи между Шпицбергеном и Норвегией.
И снова внизу бегущие к морю речки, озера в горных долинах, морские берега.
Под нами залив Бельсунн.
Пологие, не иссеченные фиордами и шхерами, ровные берега. Пустынно. И море абсолютно пустое. Ни кораблей, ни морского зверя. Только ленивые волны до самого горизонта…
Знаменитый Бельсунн — прошлое Шпицбергена.
Когда англичанин Генри Гудзон в 1608 году вернулся из арктического похода, он поведал всей Европе, что, воспользовавшись благоприятным ветром и свободным от льдов морем, сумел достичь на своем корабле 80°32? северной широты. По тем временам это было рекордное плавание. Так далеко на север не проникал еще ни один европейский капитан. Генри Гудзон прошел возле западного побережья Шпицбергена и обогнул архипелаг с севера.
Хотя официальное открытие островов состоялось лет за десять до похода Гудзона — первым нанес их на карту Виллем Баренц. Европа только со слов Гудзона узнала, что возле далекого северного архипелага на необозримых морских лугах пасутся бессчетные стада китов.
Тогда-то и устремились к Шпицбергену китобои. Великое множество промысловых шхун из разных стран: английские, шведские, норвежские, датские… О том, какое началось здесь оживление, говорят хотя бы такие цифры: в конце XVII века в среднем за год посещало эти воды до 260 кораблей только из Нидерландов. Только одни голландские китобои добыли с 1669 по 1778 год — то есть за 110 лет — 57 600 китов. Больше полутысячи громадин в год! Приведенные цифры взяты из английской статистики. Насколько они верны, сказать трудно. Думаю, что «не отражают картины». Прибыли от продажи ворвани (китового жира) и китового уса, шедшего на изготовление дамских корсетов, делились по паям между всеми промышлявшими в этих водах странами, так что у голландских промысловиков не было никакого резона докладывать англичанам подлинные размеры добычи. Бороздили северные моря китобойные шхуны многих стран. Били зверя. Даже подумать страшно, какая это была бойня…
На острове Амстердам — одном из островов северо-западной части архипелага — собиралось в месяцы промысла до 10 тысяч китобоев из Голландии. В их поселке Смеренбурге бойко торговали лавки, трактиры. Как грибы вырастали каждое лето такие сезонные поселения по всему западному побережью Шпицбергена. Особенно у берегов залива Бельсунн: удобные стоянки, свободные ото льдов порою до ноября воды.
Трагическая судьба гренландских китов — один из нагляднейших примеров того, как нетрудно лишить Землю даже самых крупных и могучих ее обитателей. Ох как нетрудно! А ведь в те годы люди охотились на китов только с ручными гарпунами, выслеживали их без помощи вертолетов. Сегодня можно сколько угодно обозревать море, хоть с двухкилометровой высоты, оглядывать его часами в поисках характерного китового фонтана — кругом пусто. Не осталось китов. И моржей на Шпицбергене не осталось. Всех повыбили. А ведь когда-то были на его берегах многочисленные моржовые лежбища.
До сих пор то тут, то там белеют среди прибрежных камней Бельсунна огромные кости. Горько их видеть.
Вот, словно шпангоут большого корабля, лежит полузасыпанное гравием китовое ребро. Трудно даже вообразить себе размеры животного, которому оно некогда принадлежало. Много-много лет назад отбуксировали сюда, на мелководье, забитого гарпунами в море громадного кита, притащили тушу к берегу, разделали, забрали ворвань, китовый ус, а остальное бросили. И наверное, долго еще будут хранить пляжи Бельсунна это ребро — печальное напоминание о гибели океанского богатыря, спокойного и миролюбивого великана.
Допотопной окаменевшей лягушкой распласталась среди серой гальки тазовая кость кита. Приподнимаю ее, подпираю выброшенной морем доской. Теперь она еще больше похожа на гигантскую лягушку, сидящую на кочке какого-нибудь кишащего динозаврами болота.
За полосой прибоя валяется на берегу проржавевший, потемневший от времени, ветхий корабельный винт. Никому не нужный, никуда не годный и потому брошенный. И только подойдя ближе, понимаешь, что перед тобою китовый позвонок. Тоже брошенный, тоже никому не нужный.
Однако о былом напоминают не одни кости китов. В не меньшем количестве беспорядочно разбросаны по берегам Бельсунна и обломки китобойных судов: шхун, ладей, барок. Словно обглоданные ребра, торчит из гравия шпангоут, тут и там валяются отшлифованные прибоем, выбеленные солнцем и солью доски обшивки…
Ясно, что в свое время принадлежали они большим и крепким баркам, шлюпкам, весельным ботам. Именно на таких подбирались люди с гарпунами в руках к беспечно играющим или спящим на поверхности воды китам. Шли годы. Побитые волной, протараненные льдами шлюпки выволакивали на берег, и они ветшали здесь, гнилЦ, пока окончательно не разваливались. Так до сих пор и лежат их останки — ненужные, брошенные, словно китовые кости, ничего не стоящие, полуистлевшие, забытые…
7
День облачный, но, как выражаются синоптики, «с прояснениями». Небо забито низкими тучами, однако между ними еще предостаточно голубых полыней. От одной такой тучи круто спускается к земле и упирается в черные скалы яркая радуга.
Ветер свежий, чтобы не сказать холодный. Но не сильный. И фиорд все никак не решит, пора ли ему серьезно разгуляться или еще повременить.