В фиордах, где не заходит солнце
Шрифт:
Новое утро. Брожу по Баренцбургу. Ничего не поделаешь — Север. Чтобы выбраться куда-нибудь подальше, надо как следует подготовиться. А это требует времени.
Поскольку вопросы моей дальнейшей деятельности еще в стадии решения, жду. От нечего делать заглядываю в больницу.
Бело, чисто, просторно. Аккуратно застеленные кровати ждут пациентов. Но пока пусто. Уже по одному этому больница мне понравилась. Занята лишь одна койка — в родильном отделении. Появился на свет новый славный советский гражданин. В его будущем паспорте, в графе «место рождения», когда-нибудь проставят экзотическое название «Баренцбург». А пока даже здесь,
Главврач больницы — хирург Любомир Бугавчук, из Закарпатья. Специальность самая нужная в здешних местах. Не потому, что его дело лечить производственные травмы шахтеров (несчастные случаи чрезвычайно редки), а потому, как рассказывает Бугавчук, что самый «горячий» сезон в больнице — весна. Время, когда начинает светать.
— Ничего удивительного. Как забрезжит день, люди, истосковавшиеся по свету, хватают лыжи — ив горы. Солнышко светит, снег сверкает. А наши шахтеры главным образом из Донбасса или из-под Курска. Многие здесь впервые на лыжи становятся. Ну и начинается. Люди «заболевают» лыжами и стремятся, как можно быстрее научиться съезжать с самых высоких гор. Тут и для меня работа появляется иногда: то ушиб, а то и вывих. А так бы все хирургические навыки утратил.
Снег стаял — и все здоровы. Нет больных, разве кто-то с аппендицитом заглянет. Не хотите ли забраться на наш чердак? Птицы там у нас, голуби.
Птицы? Если птицы, то я, конечно, согласен. Много лет ими интересуюсь.
А у этих голубей и история довольно необычная. Один советский корабль вышел осенью 1963 года из Копенгагена. По пути в Мурманск ему надлежало завернуть в Баренцбург и загрузиться углем. Судно уже довольно далеко отплыло от берегов Дании, когда появились над палубой и опустились на нее две птицы. Голубь и голубка. А корабль все плыл себе да плыл. Так они и остались. И прибыли в Баренцбург.
Тогдашний главный врач больницы взял этих путешественников к себе. Не ходить же кораблю по морям с птицами, глядишь, приляпают прозвище «Плавучая голубятня».
На чердаке больницы оборудовали специальное помещение, провели электричество, батареи центрального отопления поставили, утеплили. Устроили в крыше специальную дверцу, держат ее открытой с весны и до сильных морозов — при желании голуби отправляются на прогулку. Ныне здесь полно голубей. Потомство двух датчан освоилось, расплодилось, и больница Баренцбурга владеет теперь самой большой голубиной стаей на всем Севере. И каждый новый главврач, принимая по описи больничный инвентарь, принимает и голубятню, обязуясь присматривать за ней и оберегать птиц. Как же иначе — голубятня-то на Шпицбергене!
Хоть и зарубежного происхождения птицы, а хороши! Не в пример лучше некоторых побывавших за границей собак… Познакомился я в этот же вечер с одним таким туристом — псом-боксером, который только что прибыл сюда из Копенгагена, погостив по дороге в Лондоне.
Хозяин его, капитан дальнего плавания из Мурманска, после некоего довольно серьезного конфликта между этим боксером и штурманом корабля, решил подарить его геологам. (Разумеется, пса, а не штурмана!)
В тот вечер ленинградские геологи, уже десятое лето подряд проводящие изыскания на Шпицбергене, пригласили меня в у свою компанию отметить начало десятого сезона.
Прекрасные парни, эти геологи из Ленинградского НИИ — дружелюбные, веселые, неунывающие.
Разговорились о том, о сем, вдруг один из них заявляет на чистейшем литовском языке:
— Аш эсу мокинис Юргис Мокинас. (Я ученик Юргис Мокинас).
Удивленно смотрю на него, а Юра Мокин улыбается и объясняет: в военные годы мальчишкой попал он вместе с сестрой в Литву, жил там в оккупации и после освобождения пошел в школу. И хотя вскоре вернулся в родные места, кое-что по-литовски еще помнит. Например, песню «Кормил я, кормил я жеребчика…». Мы ее затягиваем на два голоса, удивляя всех собравшихся: их Юрий и вдруг по-литовски!.. Отпели, и тут мне этот «ученик Юргис» говорит:
— Пошли, покажу тебе своего пса. Мне его сегодня капитан подарил.
Пес как пес. Крупный, красивый, молодой. Дружески виляет обрубком хвоста. Только вот уши купированы безграмотно. Погладил я собачку и показываю на живом, так сказать, пособии, как нужно правильно сформировать уши.
— Гам!
В штанине моей огромная зияющая дыра. А штаны — единственные выходные. Я собирался наносить в них визит норвежскому губернатору. Пожевал пес выдранный лоскут, выплюнул его и смотрит на меня злыми глазами, недвусмысленно жаждущими не только материи, но и собственного моего мяса. Даже и не помню, как очутился я за стоявшим неподалеку вездеходом геологов.
Оказывается, лезть в друзья к собаке, не изучив предварительно ее биографии, не следует. Бедняге боксеру обрезали уши, когда он был уже достаточно взрослым. Он прекрасно помнит эту операцию и терпеть не может, если кто посмеет коснуться его ушей. Не приведи бог — вдруг снова резать будут?! Теперь я это знаю, но штаны безвозвратно погибли…
Тихонько переодеваюсь в запасную «брючную пару» Юрия, и мы как ни в чем не бывало возвращаемся к компании. Тут уже вовсю обсуждаются планы предстоящих маршрутов. А так как присутствуют на торжестве и команды вертолетов, призванных обслуживать экспедицию, то намечается и очередность полетов, места заброса групп, точки, куда следует завезти запасные бочки с горючим, и т. д.
Геологи торопятся. Самый разгар сезона. Лето. По утрам термометр подымается до трех градусов тепла! А вчера и сегодня в полдень — даже до плюс четырех с половиной! Что там говорить — жара. Ледники тают, а они, геологи, сидят на баренцбуржской базе и бездельничают. Позор, да и только!
И вот уже новая «ночь». Над сушей и морем плывут клочки тумана, сгущаются и вновь бесследно исчезают. И опять небо, море, ночь полны солнцем. Давненько уже не видел я темноты, зорь, закатов и восходов. Которые сутки купаюсь в сплошном свете — ясном, ярком…
Опять плывет над морем пронизанный солнцем туман.
3
Вертолетов — два. Их экипажи — двенадцать человек. Летают зимою и летом, днем и ночью, не летают только тогда, когда больше всего нужно!
После столь отличного, до голубизны вычистившего небо северного ветра — сиверка, что дул «ночью», снова потянуло с юга. На той стороне фиорда, из-за горы, выдавливаются тучи, словно серая вата из туго набитого мешка. Ползут и ползут. Совсем закрыли вершину Алкхорнета. Дотянулся до нас хвост циклона, свирепствовавшего над Карским морем.