В кольце врагов
Шрифт:
Но то был лишь первый день битвы.
На следующий день Храбр не стал выводить дружину на переправу. Побили вражеские стрелы на стенах два с половиной десятка лучников, больше сотни воинов сгинуло в схватке у ворот и на валу, десяток ратников унесла атака, завершившая бой. Едва ли не полторы сотни убитых и тяжело раненных за один день, да и многие оставшиеся на стенах ранены. Нет, не удержать долго крепости, если еще раз к броду выйти. И хотя сам Шарукан потерял едва ли не пять сотен бойцов — для него эти потери не так страшны. Ведь если вчера врагов было более чем десять на одного, сегодня их стало едва ли не двадцать против единственного русского
Однако перейдя реку, Шарукан не стал бросать своих воинов на штурм. Нет, он не отказался от мысли взять Воинь — оставлять в тылу русскую крепость, контролирующую брод, было опасно, тем более что сам хан жаждал мести. Дружина русичей дважды обратила в бегство его воинов — принять это все равно что признать поражение в самом начале похода. Очень плохо для боевого духа тех, кому еще предстоит сразиться с большой русской ратью.
Целый день готовили половцы лестницы и вязанки хвороста, чтобы забрасывать ров у ворот. А утром пошли на штурм.
Несмотря на то что спешенные куманы явно теряли в боевых качествах, это никак не сказалось на их искусстве стрельбы из луков. Шарукан выдвинул вперед пять сотен самых искусных стрелков и столько же воинов для их прикрытия щитами, а еще тысяча бойцов пошла на штурм северной стены — единственной не омываемой рекой.
Что могли ответить на это русы? Храбр приказал своим лучникам беречься и подпустить врага поближе. Но, когда половцы стали забрасывать ров вязанками с хворостом и поднимать лестницы, на врага обрушился настоящий ливень стрел. А лучшие стрелки и вовсе прицельно били вдоль стен — именно для того башни русской крепости выдвинуты вперед и имеют боковые бойницы. И когда половцы стали подниматься по лестницам, их все время поражали русские стрелы, не важно с какой стороны степняки пытались закрыться щитами. Менее чем половине штурмующих удалось одолеть все перекладины — но наверху всех их встретили увесистые топоры русов, беспощадно рубящих что руки, что головы.
Старались половцы сломать и ворота. Но в этот раз Храбр приказал держать их всерьез — штурмующих отгоняли не только стрелами и сулицами, но также камнями и кипятком. Полсотни трупов оставили куманы у ворот Воиня, но так и не сумели их сломать.
Первый штурм ничего не дал Шарукану.
Однако у половецкого хана имелись людские резервы. Потеряв две сотни воинов в безрезультатной атаке, разменяв их всего на три десятка убитых и раненых куманскими стрелами русов, он дал своему воинству еще день отдыха. За это время несколько разъездов прочесали окрестности, было подготовлено вдвое больше лестниц.
Второй штурм был вдвое ожесточеннее.
В этот раз куманы прорвались на стены по всей протяженности северной стороны крепости. Храбр лично повел полсотни рубак из резерва, оставив у ворот всего пять десятков бойцов. В этот раз воевода не раз обагрил клинок кровью, но копящаяся в душе боль ему по-прежнему не пригодилась.
Пока еще.
В третий раз куманы сломали и наружные, и внутренние ворота, ворвались в крепость. Но, несмотря на бешеную рубку на стенах, полсотни защитников намертво встали в проеме надвратной башни и буквально завалили его трупами врага — русы кололи половцев длинными копьями, а пытавшихся приблизиться встречали увесистыми ударами длинных двуручных секир.
Отбил Храбр и третий штурм — но какой ценой! Семь десятков ратников уцелело в схватке, да еще два десятка раненых кое-как могут держать оружие в руках. И всем оставшимся очевидно, что четвертого штурма не сдюжить —
На рассвете шестого дня битвы русы прощались друг с другом. Отслужив короткую литургию, батюшка — отец Михаил — торжественно причастил каждого воина. Дружинники искренне, со слезами на глазах просили друг у друга прощения и прощали, забывая большие и мелкие обиды. Все понимали, что пришел их час умирать.
В последние минуты Храбр, как и прочие семейный ратники, сильно тосковал. О, как хотелось ему еще хотя бы раз взглянуть на лицо малыша, коснуться губ жены, вдохнуть запах их обоих! На миг прижать к себе любимых, почувствовать их тепло! Как хотелось ему верить, что с ними все будет хорошо и что жертва дружины будет не напрасна! Но вот солнце встало, и воевода, поднявшись в седло, коротко обратился к дружине:
— Братья, вы крепко бились и честно исполнили ратный долг! Поганые надолго запомнят дружину Воиня!
Словам Храбра вторили задорные крики мужей, и он продолжил:
— Немного нам осталось сдюжить — так пойдемте же поднимем в последний раз мечи на врага! Как говорил князь Святослав — не посрамим земли Русской! Мертвые сраму не имут!
И дружина громко, торжественно, яростно выкрикнула в ответ воеводе древний клич племени:
— Се-ве-е-ер!!!
Проскочил сквозь заранее расчищенные ворота клин из семи десятков всадников. Устремилась горстка закованных в броню воинов к половецкому лагерю, сжимая последние уцелевшие копья. Скакали во весь опор ратники, нацелившись на ханский шатер…
Но слишком много половцев. Подняли крик дозорные, вскочили от костров воины. Лошадей степняки на ночь отправляли на выпас, и атаку русов встретила сырая масса спешенных куманов. Поначалу дружина словно ножом ее пронзила! Но масса есть масса — и в конце концов русский клин завяз в ней, окруженный со всех сторон.
Долго длилась бешеная рубка в том месте, где остановились ратники Воиня. Дорого продавали свои жизни русичи, не стремясь уже уцелеть, но силясь как можно больше врагов с собой прихватить… Пришла пора Храбру вспомнить всю боль разлуки, все отчаяние мужа, коему не суждено уже увидеть любимых. Это дало ему еще сил драться половецкой саблей — когда топор застрял в чьем-то теле, меч сломался о вражеский щит, а правая рука стала уже будто каменной…
В воротах крепости два десятка израненных ратников, кто не сумел пойти в атаку с воеводой, встретили куманов последними стрелами и задержали врага еще ненадолго. А потом половцы ворвались во двор Воиня в поисках уцелевших. Они нашли их в деревянном храме Георгия Победоносца — там лежали немногие посеченные в предыдущих боях, в коих еще теплилась жизнь. С ними остался и отец Михаил — священник, твердо решивший разделись судьбу паствы. Он мог спастись тайным ходом, ведущим из храма за стену, к реке, также им могли спастись и легкораненые. Но они не опозорили себя бесчестием, не оставили соратников на растерзание без последнего боя. Вот и батюшка предпочел принять мученический венец с ранеными, кто уже не мог за себя постоять. И до самых последних мгновений своей жизни он молился за упокой душ павших ратников и победу православного воинства…