В колыбели с голодной крысой
Шрифт:
– Это важно, – прошептал я. Я пошевелил рукой в воздухе. – Никому нет дела. Это несправедливо, что никому нет дела.
Он благодарно улыбнулся.
– Я надеялся, что вы именно такой, – сказал он, – но в мире таких осталось совсем мало. Теперь все рассуждают как бутлеггеры, и я подумал, что если кто-то не боится пойти против всех, как вы с мистером Килли, то вы наверняка хорошие люди.
– Я не в состоянии помочь, – сказал я, смущенный его словами. – Я и себе-то не могу помочь.
– Насколько я понимаю, вы молодой и умный, – сказал он. – И может быть, в этом залог успеха. А я знаю людей и кое-что о том, что здесь происходит, и, возможно, в этом тоже залог успеха. Может быть, мы сумеем объединиться и наподдать им.
Мы можем объединиться, и Бен сможет наподдать нам обоим одной левой, но я чувствовал необъяснимое удовольствие при мысли, что встану на сторону Гара Джефферса. Он обладал таким простым, ясным и разумным взглядом на вещи! Я засмущался еще сильнее, но почувствовал, что в присутствии этого старика смущение быстро развеется.
– Послушайте, вы помните письмо, которое мы все подписали и послали вам?
– Помню. Но я думаю, они его забрали, потому что оно исчезло из портфеля Уолтера...
– Из того, что лежит вон там? Подождите. – Он взял портфель и заглянул внутрь.
– Да, оно исчезло.
– Значит, им известны ваши фамилии. Он моргнул, и его огромный рот растянулся в лукавой улыбке.
– Через три недели я ухожу на пенсию, – сказал он. – Что, вы думаете, они могут со мной сделать?
– Посмотрите, что они сделали со мной.
– Вы посторонний в городе, у вас нет ни родственников, ни друзей, которые могли бы вас защитить.
– А как тогда объяснить убийство мистера Гамильтона?
– Да. – Он снова сел рядом со мной. – Вы правы. Ладно, я прожил уже почти шестьдесят пять лет. Это очень много.
– Да.
– Ну хорошо. Они забрали письмо. Завтра утром я должен всем сказать об этом, но сегодня позвольте мне сказать вам, что известно мне. Помните, в том письме, которое вы сюда прислали, вы просили прислать вырезки из газет или написать об известных нам случаях. Так вот, нет никаких вырезок из газет и не может быть, и теперь, я полагаю, вам понятно почему.
Я молча кивнул.
– Значит, Чак думал, что, может, ему удастся собрать для вас факты. И вчера на работе он сказал, что вроде нашел кое-что. Знаете, как это делается. Он подмигнул мне, улыбнулся слегка и сказал, что у него есть новости и он выложит их, когда приедут парни из профсоюза. Я просил его пока помалкивать, чтобы не нарваться на неприятности, и он обещал.
Я подумал немного и пришел к выводу, что действовать надо предельно осторожно. И я попытался объяснить это Джефферсу.
– Я видел мистера Флейша, – прошептал я. – Он мне не понравился, он скользкий и вкрадчивый, и у него нет совести. Но я не могу себе представить, что он убивает Гамильтона или приказывает его убить. У него имеется обширное досье, в котором собраны газетные публикации, порочащие наш профсоюз. Он готов к публичной схватке, у него полные пригоршни грязи. Думаю, он не был бы настроен столь воинственно, если бы опасался, что и против него есть компромат.
– Может, Чак что-нибудь и раскопал, только Флейша этим не запугать.
– Ну, не стоит впадать в крайность. Он человек осторожный. Он не станет убивать кого-то, чтобы только удержаться на своем посту. Гамильтон, должно быть, раскопал что-то такое, за что Флейш мог угодить в тюрьму.
– Меня бы это совсем не удивило, – ответил он.
– Но он ведет себя как человек, который ничего не боится. – Я несколько раз покачал головой, злясь на себя за неопытность в таких делах. – Не знаю, не знаю, может быть, я не прав, но я не вижу во всем этом никакого смысла.
– Ладно, плюньте на это, мистер Стендиш, – сказал он и чуть заметно тронул ладонью мою руку. – Сейчас ни о чем не беспокойтесь и отдохните.
Я вдруг заметил, что он опять перешел на официальный тон. Он старше меня на сорок лет, и он назвал меня “мистер Стендиш”. Я почувствовал себя аферистом, выдающим себя за детектива.
– Я просто не знаю, – прошептал я. – Просто не знаю.
– А теперь просто расслабьтесь и не приподнимайтесь и послушайте, что я вам скажу. Я раздумывал над тем, что случилось и что можно с этим сделать, и вот к какому выводу я пришел: Чак что-то узнал, что-то нашел. Я в этом совершенно уверен. А теперь послушайте, какой в этом есть смысл. Если он нашел что-то, это означает, что было что-то, что можно было найти. А если он это нашел, то и мы можем это найти. А как только мы это найдем, то станет ясно, кто убил Чака. Теперь вы усматриваете в этом какой-нибудь смысл?
– Думаю, да.
– Вы устали, – сказал он. – Почему бы мне завтра не прийти сюда утром, мы смогли...
– Нет, пожалуйста, простите меня. – Я закрыл глаза и покачал головой. – Вы правы, нам следует это обдумать. Их больше, и они лучше подготовлены, чем мы, – у нас, вероятно, очень мало времени.
– Вы, безусловно, правы, – сказал он. – Итак, что, по вашему мнению, нам прежде всего надо сделать?
– Если бы только у меня не путались мысли. – Я прикрыл глаза правой рукой и пытался заставить мой мозг работать. Я помнил все труды Гегеля, но почему же, черт подери, я не мог найти конструктивное решение? Через минуту я прошептал:
– Есть еще одно дело, которое нам надо обсудить. Помимо того, что нужно кое-что выяснить и что это вполне осуществимая задача, нам также известно, что убийца знал о тайне, в которую удалось проникнуть Гамильтону. Правильно?
– Абсолютно, – подтвердил он.
– Хорошо. Как убийца мог проведать об этом? Одно из двух: сам засветился, доверившись не тому человеку, или что-нибудь вроде этого, либо один из тех, с кем он разговаривал в тот день, сообщил об этом убийце.
– Не представляю, как это могло произойти, – сказал он. – Насколько мне известно, он ни с кем не говорил, кроме меня, и я предупредил его, чтобы он помалкивал.
– Вы совершенно уверены, что он больше ни с кем не говорил? Может быть, до того, как он поговорил с вами?
Он нахмурился, еще больше наморщил лоб.
– Я не могу быть в этом уверен, – признался он. – Но даже если он это сделал, то это мог быть кто-нибудь из тех парней, которые подписались под письмом, и никто среди них не мог оказаться предателем.
– Может быть, один из них проговорился кому-нибудь еще?
– Нет, сэр, мистер Стендиш, жизнью ручаюсь, они этого не могли сделать.