В колыбели с голодной крысой
Шрифт:
Оставшуюся часть пути к дому я проделал бегом. И жал на кнопку звонка до онемения пальца.
Элис оказалась дома. Она была жива. Просто она проявляла осторожность и открыла дверь только тогда, когда, осторожно выглянув в окно, убедилась, что это я.
Стал бы я стрелять в окно, если бы был убийцей?
Я ворвался в дом, как человек, спасающийся от погони, и с грохотом захлопнул за собой дверь. Элис смотрела на меня, потом испуганно спросила:
– Пол, в чем дело?
– Ты должна отсюда уехать, – сказал я, – немедленно, собирай чемодан и поехали.
Она смотрела мимо меня на дверь расширенными от страха
– А что там случилось, Пол?
– Ничего. Я не знаю. Может быть, что-нибудь...
– Ладно, что тебя так расстроило?
– Я просто думал. Рассуждал. Пошли.
– Пол, подожди Я схватил ее за руку и потянул к лестнице.
– Просто чудо, что ты еще жива.
– Пол, пожалуйста, подожди немного. Я ждал, но, обуянный жаждой немедленных действий, не мог ничего толком ей объяснить.
– Я здесь в безопасности. Пол, – сказала она. – Я действительно в безопасности. Ты боишься за меня?
– Конечно я боюсь за тебя!
– Но мне здесь безопаснее всего, Пол, – благоразумно сказала она. – Он не посмеет вернуться сюда. Откуда ему знать, что за домом не следит целый наряд полиции? Я здесь как барашек, предназначенный для льва, поэтому он не посмеет ничего сделать. Будет хуже, если ты увезешь меня в какое-нибудь другое место и попытаешься установить охрану, это только испортит дело. Убийца выследит меня и, невзирая на охрану, легко расправится со мной. А здесь он абсолютно уверен, что меня охраняют. Неужели ты этого не понимаешь?
– Но здесь нет никакой охраны!
– Но он этого не знает.
В тот момент соображения Элис показались мне излишне сложными, и я подумал, что все предшествующие действия убийцы отнюдь не свидетельствуют о его хитроумии. Первый раз он убил на стоянке, где было полно народу, а второй раз явился прямо в дом жертвы. Он, несомненно, был весьма хитроумен и изобретателен в бухгалтерском деле, а убийцей он был вполне банальным и заурядным.
Но прежде чем я успел ей объяснить все это, она продолжала:
– Кроме того, очень скоро у него не будет необходимости убивать меня. Для этого больше не будет причин. После того, как вы поговорите с мистером Флейшем и вернете ему книги.
– Они уже разговаривали с Флейшем, – сказал я.
– Прекрасно! Ну и что?
– Но он-то еще этого не знает! Флейш не получит книги до выхода вечернего выпуска “Путеводной звезды”.
– Но до тех пор ты можешь меня защитить.
– Из меня тот еще защитник получится.
– Не надо себя недооценивать, Пол. – Она провела пальцем по моей щеке, взгляд ее стал теплым и нежным. – Пошли в гостиную. Расскажи мне все о встрече с Флейшем.
– Меня там не было, – ответил я, позволяя ей сменить тему и увести меня в гостиную. – Я знаю только по рассказу очевидца.
– Расскажи, что тебе известно.
Мы сели на диван, и я рассказал ей то, что узнал от Уолтера. Она была в восторге и уверена в полной капитуляции Флейша. В последнее время на фабрике поняли, что Флейш чувствует себя неуверенно. Прошли слухи, что Флейш опасается, как бы Макинтайры в своем прекрасном далеко не прослышали что-нибудь и не решили подобрать нового управляющего. Поэтому Элис была уверена, что Флейш действительно капитулировал и постарается избежать скандала. И точно так же она была уверена, что в данный момент Флейш пишет длинное письмо владельцам, стараясь убедить их, что вступление в АСИТПКР – это личная инициатива, и пытается это обосновать с административной точки зрения.
Я подумал, что она права. Я еще предположил, когда подумал об этом, что она была права насчет собственной безопасности здесь, у себя дома. Постепенно панический настрой и стремление срочно увезти ее улетучились, и, когда мы закончили разговор, Элис поставила пластинку и предложила потанцевать. Я с удовольствием согласился, понимая, что танцы это только прелюдия.
Мы вышли из дома в четыре часа дня и поехали в город, купив по дороге вечерний выпуск “Путеводной звезды”. На обратном пути она читала статью вслух. Статья была напечатана на первой полосе курсивом и озаглавлена: “Открытое письмо служащим Макинтайра”. Вот что она прочитала:
"Около двух тысяч лет тому назад греческий философ Гераклит писал: “В мире все постоянно изменяется”. Мир постоянно меняется, и мы сами постоянно меняемся. И в то же время верно, что мы стараемся сохранить то, что имеем и что умеем, потому что никогда нельзя сказать, будет та или иная перемена к лучшему или наоборот.
В отрасли изготовления и продажи всех видов обуви для широкого американского потребителя, в которой мы работаем, мы очень хорошо знаем, что изменения происходят постоянно. Меняются мода, стиль, цены, потребности покупателей. Если мы не способны увидеть перемены и приспособиться к ним, мы вскоре окажемся банкротами. Для нас перемены – это образ жизни, и все, что мы требуем от перемен, это чтобы они принесли нам некоторую уверенность в том, что они пойдут нам на пользу, а не во вред.
В последние месяцы среди служащих обувной компании Макинтайра появились все более явные признаки стремления к определенным переменам. Это касается и профсоюза, и новых торговых представителей, которые лучше бы соответствовали их требованиям. Более тридцати лет назад, в злополучный 1931 год, когда страну наводнила армия безработных, а улицы заполонили очереди за хлебом, покойный Уильям Ф. Макинтайр, всеми уважаемый и любимый основатель обувной компании, создал Рабочую ассоциацию Макинтайра, которая выступала посредником между рабочими и администрацией фабрики. На счету РАМ множество замечательных дел, среди них мемориальный госпиталь, парк Макинтайра, дешевое жилье. Все это и многое другое оказалось возможным только благодаря совместным усилиям Билла Макинтайра и РАМ.
Все согласятся, что РАМ проделана огромная работа, и эта работа продолжается. Но времена меняются, меняется мир, и возникают новые проблемы, для решения которых необходимо искать новые пути.
Сейчас наступила эра общенациональных профсоюзов. Ныне рабочие участвуют в решении проблем не только собственного предприятия, но и всей отрасли в целом. Часть служащих Макинтайра полагает, что настало время подумать о вступлении в более крупное профсоюзное объединение и создать условия, позволяющие всем его служащим заявить о своем выборе – остаться с РАМ или вступить в общенациональный профсоюз. Раньше, девять лет тому назад, подобная попытка уже предпринималась, и тогда подавляющее большинство рабочих проголосовали против. Но нет ничего постояннее, чем перемены, а девять лет – долгий срок.