В конце аллеи...
Шрифт:
Вот только после работы наползала на Ермолая расчетливая серьезность, он, слюнявя химический карандаш, непослушными каракулями выводил какие-то цифры, чтобы утром востребовать с председательши что-нибудь съестное. Ипполит крепился, сколько терпела душа, а потом взорвался, да и выпалил свое возмущение кузнецу. Ермолай задергал клочковатыми, обожженными бровями, смерил Ипполита презрительным взглядом, спокойно отринул его брань:
— Ну и дурак ты, скажу я тебе, братец. Хоть и грамотнее меня, а в корень смотреть не умеешь. — Наставительно
Обезоруженный перевернутым доводом, Ипполит с глухой ненавистью огрызнулся:
— Бойцы не вырывают кусок у детей…
Ермолай невозмутимо усмехнулся.
А Ипполит упрямо пробурчал:
— Ты как хошь, а я завтра к мясу не притронусь. Воротит меня с такого незаконного продукта…
— Вольному — воля, а казаку — разбег…
С тех пор и зазмеилась между ними трещина вражды. До самой смерти язвительный Ермолай потешался как мог над простодушным Ипполитом, подкалывал исподтишка и ненависть свою, наверное, завещал всему дому Листопадовых…
Вот почему полный сомнений шел Ипполит к избе, где не был уже десятки лет, — письма и газеты совал в почтовый ящик, прибитый на калитке. И если бы не разгоревшееся стариковское любопытство, как пить дать, обошел бы дом Листопадовых большим крюком. Да еще Ленку жалко Ипполиту — вызверится на девчонку Степан, что не выполнила его каприз.
Ипполит приглушил вспыхнувшую неприязнь, не поломал обычаев. С достоинством поклонился, пропел хозяевам долгих лет счастья и вопросительно задержался у дверей. Степан Ермолаевич приветливо шагнул к порогу.
— Проходи, проходи, Ипполит Федорович. Давно тебя с Ириной поджидаем.
— Зачем звал-то? — сдержанно выдавил холодный вопрос Ипполит.
— Чайку попить, да и чего покрепче… О жизни потолковать. — Степан не сбивался с дружелюбия.
Ипполит поплелся вслед за хозяином и ступил на чистую половину избы. Ирина, сновавшая у стола, разулыбалась:
— Обижаешь, дядя Ипполит. Хоть бы в праздники когда заглянул, хлеба-соли отведал. Одной улицей ходим, а будто в большом городе — не сбегаются дорожки.
— Так у молодых тропки свои, куда уж мне на них выскакивать, — смущенно отговорился Ипполит.
— Ну, пробежала черная кошка, когда-то повздорили с Ермолаем… Неужели и ссориться веки вечные? Худого о тебе здесь не думают, всегда встретить рады. К столу, к столу… Я тут такие пельмени накрутила — пальчики оближешь. Вот помидоры, огурчики, свининка копченая. Степан и рыбки по такому случаю достал.
Ипполит впервые увидел водку с винторезной пробкой, которую без натуги открыл Степан. Растерянный дед загляделся на бутылочную этикетку, на которой колосилось пшеничное поле, трепетали на ветру белоствольные березы.
— Тебе в рюмку или в стакан, Ипполит Федорович?
— А сам-то из чего будешь? — полюбопытствовал Ипполит, польщенный таким уважительным вопросом.
— Решил завязать, да уж ради тебя чуток выпью, — посмеиваясь, ответил Степан.
«…Ох и шельма Степан Ермолаевич», — размышлял захмелевший Ипполит. Уже трижды чокнулись, про родителей вспомнили, а Степан все не спешит с главным разговором, ради которого и позвал в гости. Верно, вправду завязал, если приостановился на третьей рюмке. Не жадничает, Ипполиту наливает щедро, а сам остерегается.
— Посоветоваться с тобой хотим, Ипполит Федорович…
Голос Степана сразу прояснил тяжелевшую голову гостя. Тщеславная волна взбудоражила мысли. Но на лице удержал ровное безразличие.
— Какой уж я теперь советчик? И умом и годами сдал…
— Ты на похвалу не набивайся, Ипполит Федорович, — вежливо ответил хозяин. — О важном деле с тобой поговорить хочу. Матрена Пантелеевна в приют собралась отчаливать.
— Так мне это ведомо, теперь это не секрет. Сам справки ей выправлял…
— Но ты против дома престарелых? — начинал наступать Степан.
— Против-то против, а что толку? Крепко на своем стоит. Да и по-другому посуди — кому она теперь нужна? Обворовала ее жизнь — хуже некуда…
— Кому-кому! — гнул свое Степан. — Хотя бы нам с Ириной.
— Вам?!
— А что здесь такого? Чай, не чужие. Да и с Родькой нас судьба повязала…
Такого поворота никак не ожидал Ипполит. О всяком могли заговорить с ним в доме Листопадовых, но чтоб такое…
— Извиняюсь, не понял. Это как — насовсем? Прислугой, значит, в ваши хоромы?
— Зачем обижаешь, Ипполит Федорович? — горячо встряла в беседу Ирина. — Слово-то какое выискал — прислуга! Нашей матерью в дом войдет, в семью нашу, значит.
— Детей леспромхозовского зятька нянчить? — не мог остановиться Ипполит.
— О чем ты говоришь? Зачем чужие сплетни подхватываешь? — Степан сдержался. — Не скрою — было такое намерение. Да только порушили мы сговор. И для полной ясности, Ипполит Федорович: Ленка в институт пойдет, а не замуж.
— Тогда другие пироги, — обрадовался Ипполит и решительным взмахом осушил стакан. — Тогда иные разговоры, не бывать мне в раю.
Ирина вздохнула:
— Виноваты мы перед Матреной, крепко виноваты. Никакого внимания не уделяли. Да и она не тянулась к нам. Но ей простительно — старая, обидчивая и судьба у нее жестокая… Не ей руку протягивать первой. Поздно хватились мы со Степаном…
— Лучше поздно, чем никогда, — откликнулся Ипполит. Но сразу же насупленно смолк. — Не пойдет она к вам, ни в жисть не пойдет. Вот что я скажу…
— А ты подействуй на Матрену, уговори, — попросил Степан. — Тебя она послушается… Ты же у нее первый советчик…