В конце аллеи...
Шрифт:
Тупорылая машина, морозно пофыркивая, прошла мимо отремонтированной усадьбы, которую оплела колючая проволока, и, рискуя поползти юзом, устремилась к Авдотьиному оврагу. Недоброе предчувствие охватило ребят, в последней тоске забились их сердца. Родька, лязгая зубами от смертного страха, вцепился в плечо Степана, сбивчиво зашептал на ухо:
— Как начнут палить — ныряй в снег. Беги к левой бочажине. Там трясина, может, схоронимся. Туда они не сунутся, там и зимой земля не промерзает.
Офицер все так же вежливо покрикивал: «Шнель, шнель, битте, битте!»
Конвоиры сбивали ребят с обрыва, прошивая тела
Родька с разбегу ринулся в синевшую глубину оврага. В воздухе несколько раз дернулся гибким телом и каким-то чудом увернулся от пуль, плашмя утонул в глубоком снегу, извиваясь ужом, пополз к левой бочажине. Снег шевелился — его заметили. Пули прокалывали снежную перину до самой земли, все ближе подкрадываясь к Родьке, но он извивисто отбрасывал тело в сторону и невредимо полз в мрачный угол оврага. Еще рывок, еще усилие — и не достанут его пули, а если царапнет какая ненароком, то это уже не опасно — какая же у нее на излете убойная сила? Под локтями зачавкала так и не замерзшая жижа, над самым лицом нависли вцепившиеся друг в друга сучья ивняка, и Родька, расплакавшись навзрыд, заликовал — спасся, спасся! А через минуту треснула ветка, раздался шумный вздох, и к Родьке прижался уцелевший Степан…
Родион не сразу сообразил, что ушла в вечность всего только минута. Может, и не жил он в той навсегда канувшей в небытие жизни? Как свести воедино ощущение мокрых коленок, чавкающей земли, укрывшей его, и невозмутимо раскуривающего сигару чиновника? Родиону показалось, что он сходит с ума. Но казенный учтивый голос помог обрести ясность:
— И все это вы можете подтвердить под присягой?
— Хоть сейчас готов, — откликнулся Родион.
Чиновник затянулся дымом, рассудительно начал втолковывать:
— Одно из двух. Или вы… больны. И тогда надо обратиться к врачу… Война долго не отпускает, знаете ли, у многих остаются комплексы. Что поделаешь: железные нервы и те не выдержат. Преследуют видения, галлюцинации, кошмары… — Отвел протестующий жест Родиона: — Простите, я в плане предположений. Но, допустим, рассказанное вами — правда, допустим. Чем вы ее подтвердите? Свидетели нужны, вещественные доказательства. Вы их представите прокуратуре?
— Вдвоем мы тогда остались, — раздумчиво протянул Родион. — Да только жив ли второй? Про Авдотьин овраг, правда, знает вся деревня…
— Жидко это все, неубедительно. Суд не примет такое дело. И по давности, и по малой доказуемости.
— На кресте могу поклясться, — горячо возразил Родион.
— Как говорили мудрые, не поминай всуе имя господне. Хотите добрый совет? Забудьте, даже если такое и вправду случилось. Ну, втянетесь вы в процесс, тронете уважаемого человека. Фемида нетороплива, а чего вы добьетесь? Имя свое в деловом мире испачкаете — раз, на судебные издержки порастратитесь — два, добропорядочных друзей растеряете — три. Допустим, упрячем мы в тюрьму господина Штейнгофа. Милосердие окружающих будет отдано ему — он же был воином и выполнял приказ. Да и давно это было, о христианском прощении время подумать…
Родион опять катился в снежный кустистый овраг и плохо слышал вразумляющие рассуждения чиновника.
— И с газетчиками не советую заигрывать. Им только дай повод очернить порядочных людей. Поднимут шумный скандал, посмакуют жутковатые подробности, а завтра новую тему отыщут. Бросят вас посреди дороги… Ответ держать придется вам, любезный…
12
Будто солнышко вкатилось в дом Листопадовых — на пороге стояла исчезнувшая Лена. Степан изумился скорости «бабьего телефона» — когда же умудрилась Ирина дать весточку дочери, что гром прогремел — отступился отец, пожаловало в избу долгожданное затишье? Лена смотрела на Степана без особого тепла, но и злые огоньки не плясали в ее глазах — видимо, мать сумела подготовить дочку к начальному замирению. Степан тоже не бычился, а глянул дружелюбно на Лену и радостно возгордился дочерью.
Перед ним стояла вернувшаяся в далекое девичество Ирина, только еще краше, только еще статнее. Зеленый цвет излучали ее большие глаза, бархатистые ресницы чуть скрадывали его, густые невыщипанные брови забежали к самой переносице, а выбеленные солнцем волосы плавно стекали на спину. В слепых загулах Степан проглядел тот волнующий момент, когда голенастая, плоскогрудая Ленка обернулась писаной красавицей. Взгляд ее таил в себе нетерпеливое ожидание скорого счастья, спокойное понимание женской своей предназначенности. Что-то новое, давно заглохшее заволновалась в Степане, то дразня слезами отцовской гордости, то укоряя заслуженными попреками.
Мотнул головой Степан, остерегаясь неуместных сейчас слез, закашлялся в сизом дыму:
— Где же порхала, красавица? Мы тут с матерью чуть розыск не объявили…
Лена, не освоившись с непривычной отцовской интонацией,-отрезала:
— Куда выгнали, туда и упорхнула. — Задиристые слова прозвучали неуместно, и Лена сразу это уловила. — Да зря волновались. У Маринки Пичугиной была. Экзамены на носу, а здесь разве подготовишься… — Почувствовала, что накаляет разговор, подытожила: — Вдвоем веселее заниматься. Лучше дело идет.
Страшась, что между отцом и дочерью ненароком вспыхнет запальная искра, Ирина вовремя вклинилась в разговор и примирительно бросила:
— Не нам с тобой разбираться, как сподручнее одолевать науку. Ленке виднее, пусть сама выбирает.
— Не к науке цепляюсь, а для порядка спрашиваю! Девка на выданье и в родительском доме должна ночевать. А если вдвоем способнее учиться, покличь подружку к нам. Пусть хоть неделю живет… И места и кормежки вдоволь…
Степан страшился, что сорвется слабенькое пока их примирение и швырнет опять в тягостные раздоры, снова выплеснется из его мутной, неотстоявшейся души привычная злость. Сейчас так трудно наладить сердечное созвучие с дочерью, перешагнуть ее насмешливую неприязнь.
— Ты подружек чаще зазывай. Что нам, на велосипеде кататься в этих хоромах? Потанцевать ли, поиграть во что… Правильно я говорю, Ирина?
— Верно, отец, ладно ты думаешь. В такой избе только хороводы водить. А то бирюками насупились — ни веселья, ни гостей! Да и сами забыли, когда последний раз чужой порог переступали. Пора и Ленке себя хозяйкой в родном доме чувствовать…
Очень осторожно, в той же согласной плавности перешла на другую тему, благо Ленка, подивившись на перемены в голосах родителей, тут же упорхнула на вольную и зовущую улицу. Ирина подвинулась к Степану, давая понять, что нуждается в спокойном дружеском совете: