В круге первом
Шрифт:
Но Яконов вынул чистый мягкий белый платок и вытер им глаза.
И ясно посмотрел на Сологдина.
Сологдин старался выстоять ровно ещё эти минуты.
Одной рукою инженер-полковник опёрся о подоконник, а другой тихо поманил к себе заключённого.
В три твёрдых шага Сологдин подошёл к нему близко.
Немного горбясь по-старчески, Яконов спросил:
– Сологдин, вы – москвич?
– Да.
– Вон, посмотрите, – сказал ему Яконов. – Вы видите на шоссе автобусную остановку?
Её хорошо было видно из этого окна. Сологдин смотрел туда.
– Отсюда полчаса езды до центра Москвы, – тихо рассказывал Яконов. – На этот автобус вы могли бы садиться в июне-июле этого года. А вы не захотели. Я допускаю, что в августе вы получили бы уже первый отпуск – и поехали бы к Чёрному морю. Купаться! Сколько лет вы не входили в воду, Сологдин? Ведь заключённых не пускают никогда!
– Почему? На лесосплаве, – возразил Сологдин.
– Хорошенькое купанье! Но вы попадёте на такой север, где реки никогда не вскрываются…
Ведь тут как? Жертвуешь будущим, жертвуешь именем – мало. Отдай им хлеб, покинь кров, кожу сними, спускайся в каторжный лагерь…
– Сологди-ин! – нараспев и с мучением выстонал Яконов и две руки, как падая, положил на плечи арестанта. – Вы наверно можете всё восстановить! Слушайте, я не могу поверить, чтобы жил на свете человек, не желающий блага самому себе. Зачем вам погибать? Объясните мне: зачем вы сожгли чертёж??
Была всё так же невзмучаема, неподкупна, непорочна голубизна глаз Дмитрия Сологдина. А в чёрном зрачке его Яконов видел свою дородную голову. Голубой кружочек, чёрная дырочка посередине – а за ними целый неожидаемый мир одного-единственного человека.
Хорошо иметь сильную голову. Ты владеешь исходом до последней минуты. Все пути событий подчинены тебе. Зачем тебе погибать? Для кого? Для безбожного, потерянного, развращённого народа?
– А как вы думаете? – вопросом ответил Сологдин. Его розовые губы между усами и бородкой чуть-чуть изогнулись, как будто даже в насмешке.
– Не понимаю, – Яконов снял руки и пошёл прочь. – Самоубийц – не понимаю.
И услышал из-за спины звонкое, уверенное:
– Гражданин полковник! Я слишком ничтожен, никому не известен. Я не хотел отдать свою свободу ни за так.
Яконов резко повернулся.
– …Если бы я не сжёг чертежа, а положил его перед вами готовым – наш подполковник, вы, Фома Гурьянович, кто угодно, могли бы завтра же толкнуть меня на этап, а под чертежом поставить любое имя. Такие примеры были. А с пересылок, я вам скажу, очень неудобно жаловаться: карандаши отнимают, бумаги не дают, заявления доходят не туда… Арестант, отосланный на этап, не может оказаться прав ни в чём.
Яконов дослушивал Сологдина почти с восхищением. (Этот человек сразу понравился ему, как он вошёл!)
– Так вы… берётесь восстановить чертёж?! – это не инженер-полковник спросил, а отчаявшийся, измученный, безвластный человек.
– То, что было на моём листе, – в три дня! – сверкнул глазами Сологдин. – А за пять недель я сделаю вам полный эскизный проект с расчётами в объёме технического. Вас устроит?
– Месяц! Месяц!! Нам месяц и нужен!! – не ногами по полу, а руками по столу возвращался Яконов навстречу этому чёртову инженеру.
– Хорошо, получите в месяц, – холодно подтвердил Сологдин.
Но тут Яконова отбросило в подозрение.
– Погодите, – остановил он. – Вы только что сказали, что это был недостойный набросок, что вы нашли в нём глубокие, непоправимые ошибки…
– О-о! – открыто засмеялся Сологдин. – Со мной иногда играет шутки нехватка фосфора, кислорода и жизненных впечатлений, находит какая-то полоса мрака. А сейчас я присоединяюсь к профессору Челнову: там всё верно!
Яконов тоже улыбнулся, от облегчения зевнул и сел в кресло. Он любовался, как Сологдин владеет собой, как он провёл этот разговор.
– Рискованно же вы сыграли, сударь. Ведь это могло кончиться иначе.
Сологдин слегка развёл пальцами.
– Вряд ли, Антон Николаич. Я, кажется, ясно оценил положение института и… ваше. Вы, конечно, владеете французским? Le hasard est roil Его величество Случай! Он очень редко мелькает нам в жизни – и надо прыгнуть на него вовремя, и точно на середину спины!
Сологдин так просто говорил и держался, будто это было с Нержиным на дровах.
Теперь он тоже сел, продолжая смотреть на Яконова весело.
– Так что будем делать? – дружелюбно спросил инженер-полковник.
Сологдин отвечал как по-печатному, как о решённом давно:
– Фому Гурьяновича я бы хотел на первом же шаге миновать. Это как раз та личность, которая любит быть соавтором. С вашей стороны я не предполагаю такого приёмчика. Я ведь не ошибаюсь?
Яконов радостно покачал головой. О, как он был облегчён и без этого!
– К тому ж напоминаю, что и лист пока сожжён. Теперь, если вы дорожите моим проектом, – найдите способ доложить обо мне прямо министру. В крайнем случае – замминистру. И пусть приказ о моём назначении ведущим конструктором подпишет именно он. Это будет для меня гарантия – и я принимаюсь за работу. И мы формируем специальную группу.
Вдруг распахнулась дверь. Без стука вошёл лысый худой Степанов с мертво поблескивающими стёклами очков.
– Так, Антон Николаевич, – сказал он строго. – Есть важный разговор.
Степанов обращался к человеку по имени-отчеству! Это было невероятно.
– Значит, я жду приказа? – встал Сологдин.
Инженер-полковник кивнул. Сологдин вышел легко и твёрдо.
Яконов даже не сразу вник, о чём это так оживлённо говорил парторг.
– Товарищ Яконов! Только что у меня были товарищи из Политуправления и очень-таки намылили голову. Я допустил большие и серьёзные ошибки. Я допустил, что в нашей парторганизации гнездилась группа, будем говорить – безродных космополитов. А я проявил политическую близорукость, я не поддержал вас, когда они пытались вас затравить. Но мы должны быть безстрашными в признании своих ошибок! Вот мы сейчас с вами вдвоём подработаем резолюцию, потом соберём открытое партсобрание – и крепко ударим по низкопоклонству.