В Курляндском котле

Автомонов Павел Федорович

И он пошел.

Капустин был в палатке.

— Можно, товарищ командир? — спросил Порфильев.

— Заходи, Петро, присядь! — ответил Капустин. — Как же это у тебя вышло, как в романе? Партизан и вдруг возвратился живым из гестапо?

— Так вот случилось. И такое бывает в жизни. Я жалею, что жив остался. Недоверие мне тяжелее всех ран, всех издевательств, какие пережил я в виндавской тюрьме.

Порфильев умолк и посмотрел на Капустина. Но тот словно не замечал его взгляда.

— Что ж, поживи у нас, — сказал, наконец, Капустин. —

Не гоним.

— И за то спасибо, — поблагодарил Пор-фильев уходя.

«Поживи у нас!» — как это странно звучало для него!

«Значит, я чужой». — Ночью Порфильев плакал. То была самая мучительная ночь в его жизни.

…Он опомнился в Виндаее в тюремном госпитале. А через два дня его поволокли на допрос.

— Парашютист? — спросил гестаповец, показывая на автомат, взятый при Порфильеве.

— Что вы говорите? — переспросил Порфильев по-латышски, кося глаза и приставляя к уху ладонь.

— Глухой, что ли? — повысил тон допрашивающий. — Парашютист, спрашиваю? — заорал он и уставился глазами на лежавшего на носилках узника.

— Нет, что вы! Купил автомат в Латгалии. Перебрался в Курляндию от фронта и жил в лесу с теми тремя, которых ваши убили. На козок охотились. А парашют?.. Бог с ним!

Он не договорил и снова потерял сознание.

— Отнесите, — процедил сквозь зубы допрашивавший его гестаповец.

Прошел день, три, неделя. Снова допросы, снова тот же ответ. Обозленные гестаповцы избивали его, мучили. Он твердо продолжал стоять на своем.

Тюремное начальство и гестапо решило, что глуховатый старик-латыш помешан, что он не опасен.

Ему было разрешено участвовать в подвозке дров в тюрьму.

Вечерело. Машина шла возле леса по дороге Кулдыга — Вентспилс. Вдруг из кузова через задний борт мелькнул человек, грохнулся на снег, перевернулся и, вскочив, бросился к лесу.

Раздались выстрелы…

Беглец пополз. Вновь поднялся и побежал.

Он ушел.

Всю ночь и день Порфильев шел на юг вдоль шоссе.

С трудом выпутался из немецких учебных полигонов. На вторые сутки, уставший и голодный, он зашел на хутор под Пелчи, попросил хлеба.

Хозяин недружелюбно отнесся к пришедшему, но все же дал хлеба. Порфильев ел и все время поглядывал на дверь, в которой, казалось, вот-вот появится сынишка хозяина, посланный куда-то отцом.

Так и случилось. Явился мальчуган, а с ним взрослый с винтовкой.

— Твои документы! Я — полиция! — отрекомендовался тот.

— Пожалуйста. Сейчас, — ответил спокойно Порфильев, шаря в кармане.

— Сейчас.

Вдруг он, быстро взметнув руки, ударил полицейского в подбородок; тот не успел опомниться, как из рук его Порфильев выдернул винтовку, прыгнул к двери и щелкнул затвором.

— Руки вверх! — крикнул он. Ошеломленные тем, что произошло, полицейский и хозяин подняли руки.

Порфильев ушел. Он долго блуждал в лесу, голодный, не имея возможности согреться. Наконец, он добрался к дому Казимира Малого. Там Порфильева приютили на чердаке до прихода сына…

— Неужели и ты, Алексей, и ты, Виктор, не верите мне? — спросил Порфильев, рассказав мне и Агееву о том, что с ним было. — Вы представляете, как можно жить человеку, когда он ни в чем не виноват и когда ему не верят товарищи? Неужели я должен жалеть о том, что остался жив?

— Успокойся, Петро, — взволнованный рассказом Порфильева, сказал Агеев. — Все обойдется, дай только срок. То, что произошло с тобой, — это небывалый случай.

— Да. Я знаю это. Но как мне доказать?

— Ты отдохни, оправься немного, а потом делом докажешь. Из отряда тебя не гонят. А с Сашком мы поговорим.

После этого разговора Порфильев немного успокоился.

С каждым днем все больше черных пятен появлялось на полях, веселее журчали ручьи. Шла весна. К половине марта мы перебрались со своим отрядом в прежний район, где нам были знакомы все тропы, где лес казался родным и близким, как хорошо обжитый дом.

У ОЗЕРА

Мы снова в «Красной стреле».

Два парашюта и медикаменты передали лазарету. Наши раненые оправились, они встречали нас радостно, жали руки.

«Красная стрела» за последнее время провела несколько боев. Количество раненых, считая с нашими, возросло почти вдвое. Пожалуй, ничего более сложного не было в жизни партизан в «курляндском мешке», как лечить раненых.

Была в отряде одна нехорошая новость. Во взводе разведки служил немецкий летчик, дезертировавший осенью. Служил партизанам неплохо, но в самые тяжелые дни он убежал. Ходили слухи, что Христиан — так звали его — взялся вести на «Красную стрелу» экспедицию, чтобы покончить с партизанами, пока не сошел снег.

К 6 марта еще несколько групп парашютистов и партизан, гонимые «прочесчиками», присоединились к отряду. Час боя между крупной карательной экспедицией гитлеровцев и группами парашютистов и партизанами «Красной стрелы» приближался.

Седьмого марта в десять часов утра наша разведка вступила в перестрелку с отрядом фашистов.

С севера донесли, что оттуда движутся основные силы:. полк солдат. Они намерены выгнать нас из лесу на лед реки и там уничтожить пулеметным огнем. Задумано неплохо. «Прочесчиков» вел Христиан.

Командовать обороной совещание поручило Капустину. Зубровин и командир только что присоединившейся к отряду парашютной группы возглавили фланги.

Одиннадцать часов. Ударили пулеметы.

Послышался голос Капустина:

— Хлопцы! Ни шагу назад! Пусть фашисты еще раз сядут в крапиву!

— Ни шагу назад! — передавалось по цепи на русском и латышском языках.

…Четвертый час идет бой.

Враги подкатили минометы, бьют противотанковыми фаустпатронами. Вздрагивают ветви столетних сосен, вздымаются от взрывов комья земли, перемешанной со снегом.