В Курляндском котле
Шрифт:
Еще проходит час… Стоит оборона…
Снова оживление в стане враге. Снова крики «прочесчиков», получивших еще две роты подкрепления. Они спешат закончить свое грязное дело до темна.
В пятый раз они идут в атаку, намереваясь во что бы то ни стало смести нас на лед под огонь пулеметов, что были установлены на южном берегу.
На правом фланге, где находились парашютисты, смолкли два пулемета. Сюда бросилась группа гитлеровцев. Навстречу им побежал Петр Порфильев. Два фашиста уже схватились руками за наш пулемет. Но Порфильев в упор расстрелял врагов из автомата. Трудно было предполагать, что в слабом, истощенном в тюрьме теле Петра Порфильева было еще столько подвижности и энергии. Но этой энергии хватило только расправиться с фашистами, пытавшимися утащить наш пулемет. Когда к Порфильеву подбежали новые пулеметчики, посланные Зубровиным, Петр лежал среди трупов, потеряв сознание. Его бережно отнесли к штабу, где Нюра, Клава и радистка Зина Якушина хлопотали около раненых.
Спускались сумерки.
— Сейчас дрогнет враг, хлопцы! Надо не зевать. Понатужимся и выбросим его левое крыло на лед. Поняли? — разъяснил Капустин.
— Поняли, Сашок!
— Сигнал ракетой. Следите, — предупреждал Капустин, он обратился ко мне и Володе-Кондратьеву — Вы радисты, теперь нечего вам лезть на рожон! Фашисты бой уже проиграли. Пойдемте!..
Мы пересекли просеку, направляясь к штабу. На другой стороне реки, шагах в двухстах от нас; грелся, ударяя ногами сапог о сапог и засунув руки в рукава шинели, гитлеровец с опущенной на уши пилоткой.
— Стрелять по нему, — так не снимешь же черта из автомата. Да и руки озябли, — прикинув на глаз расстояние, сказал Капустин.
В это время к нам подскочил партизан.
— Товарищ Капустин! Выстояли! На нашем фланге «прочесчики» бегут.
— Тикают гитлеровцы! — закричали с правого фланга.
— Отходят, отходят! В пятый раз! Убегают! — слышится от пулеметчиков, лежавших в центре обороны.
— Пора, хлопцы! — Капустин поднял ракетницу и выстрелил.
В пятый раз откатывались фашисты на исходный рубеж, оставляя трупы солдат. Но мы не дали им остановиться. Поддерживаемые партизанами, парашютисты поднялись и с громким «ура» стали теснить левый фланг врагов на Абаву. Партизаны выгоняли гитлеровцев на тот самый лед, который должен был, по их замыслу, стать местом нашего уничтожения.
Вражеские пулеметчики, расположившиеся на южном берегу, не разобрались и ударили по своим в панике бегущим воякам. А с северного берега из-за кустов по льду били без устали три партизанских пулемета, автоматы.
Но вот на южной стороне фашисты умолкли, разобравшись в чем дело. Но было уже поздно. Новые группы партизан, выскочивших на обрывистый берег, добивали ползавших и метавшихся по льду фашистов. Семьдесят трупов покрыли залитый кровавыми лужами лед Абавы.
После боя мы еще три дня жили в отряде «Красная стрела», ожидая нового наступления.
Но фашисты не приходили. Чтобы подготовить новую карательную экспедицию, нужно было время. К тому же наш отпор разрушил предположения врагов покончить с нами одним ударом, на что фашисты возлагали свои надежды.
Убежавший из отряда «Красная стрела» немец Христиан, вызвавшийся быть проводником экспедиции, был расстрелян самими же фашистами. Они заподозрили его в том, что он подослан партизанами, чтобы спровоцировать экспедицию.
КОГДА ШУМИТ ВЕСНОЮ ЛЕС
— говорил стихами Павел Ершов второго мая тысяча девятьсот сорок пятого года, всматриваясь в лес, даже ночью полный весеннего шума, пахнущий смолистой листвой, запахами первых цветов, свежестью… На поляне, где мы находимся, сложен хворост для костров. К нам должен сегодня прибыть самолет и сбросить «гостинцы» с Родины.
Вопреки тому, что читал Павел, время тянется медленно-медленно. Кажется, что сейчас должно светать, самолет сегодня не вылетел, но уходить с поляны никто не желает, мы ждем, до боли напрягаем слух. Нет, в воздухе не слышно знакомого гула. И когда казалось, что все наши ожидания на сегодня не оправдались, вдруг Агеев крикнул:
— Летит! Летит!
— Зажечь костры, — раздалась команда Зубровина.
Через минуту вспыхнувшее ярко пламя озарило поляну.
Самолет прошел мимо, развернулся и пошел на снижение. Вот он покачал приветственно крыльями, и мы увидели падающий мешок… Сбросив груз, летчик сделал круг над лесом, снизился еще и пролетел так низко над площадкой, что, казалось, крылья его касались верхушек деревьев. На несколько мгновений замер мотор, и мы ясно услышали:
— Привет, ребята! — голос прозвучал оттуда, с неба.
Мы были ошеломлены. Десяток шапок взметнулись вверх, мы бежали вслед уходившему самолету, кричали. Не передать словами, как дорог был нам в эти минуты человек, принесший простые и сердечные слова привета с Большой земли. Не было для нас груза дороже этих задушевных слов.
Веселые, взволнованные мы шагали в лагерь. Там новая радость. Володя Кондратьев, дежуривший на рации, сообщил:
— Товарищи, советские войска заняли Берлин. Красное Знамя Победы развевается над рейхстагом!
Мы стояли, не зная, как выразить свои чувства. То, чего мы ждали, — совершилось.
— Товарищи, — я слышу голос Зубровина. — Конец фашистам! Победа!
— Фашистский Берлин пал! — разнеслось над поляной.
Мы впервые за долгое время нашего пребывания в Курземе кричали полным голосом, не боясь, что нас могут окружить враги, что своим криком мы можем открыть себя — Красное Знамя Победы над рейхстагом!..
На глазах у бойцов, ежедневно и ежечасно встречавших смерть лицом к лицу, блестели слезы радости.
Третьего мая я передавал фронту радиограмму о совещании высшего и старшего командного состава курляндской группы немецко-фашистских войск.
Обсуждался вопрос о капитуляции курляндской группировки перед войсками маршала Говорова..
Голосование оказалось безрезультатным. Половина генералов высказалась за капитуляцию, остальные за то, чтобы продолжать сопротивление.
Но и того, что произошло, было достаточно, чтобы составить ясное представление о моральном состоянии фашистских войск в Курляндии.
— Лопнут скоро фашисты в Курземе! — улыбаясь, говорил Костя Озолс.
— Но нам еще может быть жарко, товарищи, если какое-то время не капитулируют фашисты. Пойдет борьба за каждый метр, за каждую просеку, — предупредил Зубравин.