В лагере Робинзонов
Шрифт:
Алмаз, взяв табуретку, сел у изголовья старика. Вдруг слабая рука хозяина коснулась жестких волос мальчика, погладила их. Мальчику стало очень приятно. Даже мать не ласкала его так, боясь отчима. Смутившись, он покраснел, опустил голову.
Гости расселись. Только разговор еще не завязывался. Хакимзян сам начал беседу:
— Были боевые времена, правильно сказал кум Газизжан.
Сразу было видно, что, лежа целыми днями один, старик стосковался по человеческой речи и очень рад тому, что может досыта поговорить и что у него есть слушатели. Дети приподняли повыше его подушку, он теперь полусидел и ровным голосом начал рассказывать:
— Смолоду Газизжан и сам был отчаянным. Однажды мы
— Постой-ка, кум, говорит мне Газизжан. Почему треснуло на воротах вон то место, где был забит гвоздь? Посмотрел я туда тоже. На первый взгляд ничего подозрительного нет, и все-таки видно, что гвоздь забили недавно. На разбухшей побуревшей доске видна была свежая светлая трещина. «Принеси-ка,— говорит он,— лестницу и топор». Тут же ему и лестницу приносят и топор вручают. Он моментально взобрался наверх, отодрал доску, и — брат ты мой! Мы прямо-таки ошалели. Под крышей протянувшихся от конца до конца двора русских ворот аккуратно уложены мешки с белой крупчаткой. Пока собравшийся народ удивлялся, кто-то из толпы выкрикнул:
— Пора, братцы!
И вот вокруг нас стало сжиматься кольцо. Смотрим, все красномордые, глаза злобные, в руках — дубинки. А в то время не раз бывали случаи, когда кулаки убивали продотрядчиков. Нам до этого случая вплотную встречаться со смертью не приходилось. Как на зло, у нас на двоих был один наган, да и тот без единого патрона. Я сделал куму знак глазами. Он меня понял, быстро выхватил наган.
— Стреляю, не подходите! — крикнул он.
Кольцо кулаков замерло. А тут как раз подоспели к нам на помощь узнавшие о происходящем бедняки деревни. К вечеру в город было отправлено десять возов муки...
Слушая воспоминания деда Хакимзяна, дети не заметили, как стемнело. В это время в дверь вошла женщина с горшком молока в руках.
— Хакимзян-абы, у тебя, оказывается, гости, почему же вы сидите в потемках? — она поставила горшок на стол и включила свет.— Смотри-ка ты на них! Даже рюкзаки не сняли. На ночь глядя куда вы пойдете? Переночуете на сеновале. Только, чур, не курить и огня не зажигать.
— Да мы и не курим вовсе,— сказал Альфарит.
— То-то!
— Я их только словами угощал,— перебил разговор Хакимзян.— Каримэ, поухаживай, пожалуйста, за гостями сама.
— Я велела зайти Хамиту, где же негодный мальчишка? — Сын Каримэ Хамит оказался упитанным мальчиком, вроде Саши, но только очень живым, подвижным. Не успела мать выйти за ним, как он тотчас же прибежал.
Ребята заночевали на сеновале. К Хамиту пришло несколько товарищей. Они долго лежали, не засыпая. Разговаривали. Только Алмаз лежал молча. Он лежал на спине, подложив под голову руки, а перед глазами у него стоял дедушка Хакимзян. Как много он видел, как много пережил. В тридцатые годы, когда организовали колхоз, раненный кулаками, он потерял руку. Став первым председателем колхоза, до конца войны был на этой работе. Когда пять лет тому назад умерла его старуха, и он остался совершенно один, жившая на Урале старшая сноха пригласила его к себе. Но Хакимзян не захотел бросать родную деревню. И односельчане не отпустили его, говоря: сами будем за тобой ухаживать, в обиду не дадим. Старик сыт, одет. Только одиночество невыносимо. В последние годы стал он плохо видеть и поэтому не может выходить, целыми днями лежит, мучается, не слыша человеческой речи. Только соседка Каримэ заходит к нему утром и вечером, ухаживает за дедушкой, сколько может. Но у нее своя семья,
Стараюсь отделаться от этих печальных мыслей, Алмаз прислушался к словам товарищей.
— Во время гражданской войны командир полка подарил дедушке кинжал. Мы сами читали надпись на его рукоятке.
— Правда?
— Завтра сходим в школьный музей, посмотрите. Хакимзян подарил кинжал нашему школьному музею,— сказал Хамит.
— Послушай, Хамит, а почему вы не возьмете шефство над дедушкой? — спросил Алмаз.
— Как тимуровцы? За ним же колхоз ухаживает!
Под разговоры детей Сафар начал было засыпать, но, услышав такие слова, встрепенулся:
— Вы, наверное, уже много раз слушали воспоминания дедушки. Он ведь бывал у вас на пионерских сборах?
— Конечно!
— Вот то-то и оно. Когда нам что-то от человека надо, мы все к нему идем. А если он сам нуждается в нашей помощи? Да, конечно, колхоз ухаживает за ним, он сыт, одет. Изредка, оказывается, и заходят к нему. Только ведь целыми днями и долгими ночами он один-одинешенек лежит. Подумайте, как это должно быть тяжело для человека, который всю жизнь провел среди людей, отдал людям все свое здоровье.
Сафар словно бы подслушал мысли Алмаза, только так бы складно мальчик их высказать не умел.
Хамиту и товарищам нечего было ответить на справедливые слова. Они что-то пробурчали под нос...
Глава 10.
ДУРНАЯ ИГРА НЕ ДОВОДИТ ДО ДОБРА
У воды солнце жарче. Поверхность озера отражает все солнечные лучи и как бы удваивает их силу. Хорошо Ахмету, он смуглый, и от солнца его кожа только темнеет. А каково Вите? В лагере один раз у него уже сходила кожа. Так горело тело, всю ночь спать не мог. Правда, от Гульшат он это скрыл, не раскис как Саша. А вот удастся ли скрыть сегодня? Плечи у Вити покраснели, горят как огонь. Если бы работать в рубашке, может, и не заметили бы его сожженных плеч, да разве отстанешь от других, когда ребята работают в одних трусиках.
Гарифулла достал где-то и установил на Глубоком озере насос. Не один, конечно, устанавливал, вместе с ребятами. И трубы проложили. Теперь не приходится таскать воду ведрами. А раньше, бывало, полить цветы и то было трудным делом, все руки отмотаешь, пока польешь.
И для Магинур хорошо. Не приходится то и дело напоминать, что в бочке не осталось воды. Словом, хорошая получилась штука. А сегодня они строят будку для этого насоса.
Смолоду Гарифулла сам был плотником. Потом, окончив институт, стал работать учителем. Вот уже два года, как его перевели работать директором районного Дома пионеров. Говорят, то, чему учился смолоду, не забывается. И правда! Хотя он уже столько лет не брал топор в руки, старое еще не забыто. Топор словно ожил в его руках, так и играет. Сразу же после приезда в лагерь он отобрал десять мальчиков и организовал строительную бригаду. За полторы недели они сделали множество дел. Пока Альфарит с друзьями были в походе, ребята соорудили решетчатую ограду вокруг партизанской могилы. Очистив камень от земли и мха, обновили надпись. Только закончили ту работу — пришли сюда. Гарифулла заранее предупредил:
— Долго, ребята, возиться не придется. Из колхоза поступил заказ — построить стойла для телят. Как только построим будку, отправимся туда.
Мальчикам было интересно трудиться наравне с колхозниками, поэтому они и сами торопились в «Авангард». На линейке ребята дали слово достроить сегодня будку. Поэтому особенно в воде не побарахтаешься. Дело идет к концу. Осталось только поставить крышу, набить боковые доски, насадить дверь, протянуть настил к берегу. Разве это много для джигитов?