В лагере Робинзонов
Шрифт:
— Ну, ребята, повезло мне,— сказал он, когда мы собрались.— Вот смотрите, какой подарок я вам привез.— И помахал у нас перед глазами какой-то старой тетрадкой.
«Вот так подарок,— подумал я.— У Фариды целый ящик таких тетрадок на чердаке...»
Но тетрадка, которую привез наш учитель, действительно оказалась необыкновенной.
— Записи в ней,— сказал дядя Кадыр,— делал ученый и революционер Сергей Павлович Павлов. Этим запискам больше полувека. Потому и бумага пожелтела. В те годы за участие в революционной деятельности Павлова выслали из Петербурга в Казань. Он здесь томился, оторванный от друзей,
Мы сидели тихо, слушали. А самим не терпелось поскорее узнать, про что в этой тетрадке рассказано. Но мы все держались, молчали. Одна Фаузия не выдержала.
— Дядя Кадыр,— сказала она,— почитайте, что там написано?
Мы зашикали на Фаузию, думали, что дядя Кадыр рассердится. А он только улыбнулся и начал читать:
— ... 19 июля 1914 года... получил письмо от В. Пишет, что в Петербурге нарастает революционное движение. За мной и здесь следят. Как избавиться от этой слежки? Разве под землю забраться? И заберусь...
23 июля. Для меня жить в ссылке, не принося пользы,— преступление. Задумал интересное исследование. Нужно готовиться к спуску в пещеру. Если удастся найти что-нибудь интересное, по крайней мере мой труд останется для будущих поколений. Нужно приготовить надежные факелы и запастись теплой одеждой. Там темно и холодно. Матушка Русь! Ты ведь тоже еще такая — темная и холодная.
25 июля. Завтра в путь. Идти со мной согласился Газиз, из деревни Текэяр. Мужик он надежный, бывший шахтер. И язык не распустит. Он повредил руку во время обвала и не может работать на шахте...
26 июля. 7 часов утра. Перед нами холодная, дышащая влагой черная пасть. Вошли. Зажгли факелы. Ну, ладно. В добрый путь!.. Остановились в огромном зале. Здесь оставим часть факелов на обратный путь.
29 июля. 9 утра. Ходим по подземным пещерам двое суток. Газиз держится под землей уверенно и очень помогает мне. Я был прав. Деревня стоит на сплошном известняке. Подземные воды вымыли здесь множество пустот. Впрочем, выводы делать рано. Мы еще в самом начале пути.
1 августа (кажется). Потеряли счет дням. Часы остановились, вероятно от сырости. Газиз простудился, все время кашляет, но держится молодцом. Уверяет, что кашель — это подарок шахты, а не пещеры. Жалко, что плохое освещение. Кругом поразительная красота. Идти трудно, но зато идем по таким местам, где еще не ступала нога человека... Боюсь, что мы заблудились. И факелы скоро догорят. Пора возвращаться...
Ох уж эта Фаузия. Всегда ей не терпится. Не дождалась, пока дядя Кадыр кончит чтение, и перебила его:
— Дядя Кадыр, а они вышли из этой пещеры?
— Не перебивай!— закричали мы.— Такого пустяка сообразить не можешь. Если бы не вышли, кто бы тетрадку вынес? Читайте дальше, дядя Кадыр.
— А дальше в другой раз,— сказал он.— Ступайте, ребята. Скоро мы сами увидим подземные дворцы.
2.
Я сидел у телевизора. В комнату вошла мама.
—
— Сейча-а-а-с!— заорал я.
А на экране шла упорная борьба между командами «Спартак» и ЦСК. Силы были почти равные. И счет равный — 2:2. Я включил звук на полную мощность и мне казалось, что я сижу прямо на стадионе. А тут — за теленком...
Мама этого не понимает.
— Тебе обязательно, чтобы так орали? Голова разламывается от этого крика,— сказала она, уменьшила громкость и пошла на кухню.
Теперь мне казалось, что гул стадиона доносится откуда-то из-за леса, но голос диктора все равно хорошо был слышен. Ладно. И так можно досмотреть.
И вдруг свист за окном. Это Хамит зовет меня. Я его по свисту сразу узнал. Только он умеет свистеть так пронзительно и протяжно. Нужно выходить, а как выйдешь, когда в ворота «Спартака» забили еще один мяч! А до конца и минуты не осталось. Спартаковцы бросились в атаку. Но уже поздно. Проиграли мои любимые спартаковцы. Эх вы, потомки древних гладиаторов!
Опять свистит Хамит, еще пронзительнее. И мама опять со своим теленком.
— Шаукат, встанешь ты или навсегда к стулу прилип? Теленок-то ждет.
— Ну, сейчас.
Не хочется мне идти, но ничего не поделаешь. Нужно, а мама все торопит:
— Шаукат, куда ты пропал?
— Никуда я не пропал. Здесь я. Сейчас!— крикнул я из-под кровати.
Нет, не думайте, что я хотел от мамы спрятаться. Просто вчера вечером, когда я раздевался, у меня выпал из кармана фонарик. Я полез искать его, нашел, вылез, отряхнулся. Совсем было собрался уходить, и тут почувствовал, что из кухни чем-то вкусным пахнет.
— Мам, дай поесть!
— О, боже мой,— удивилась мама,— ты все еще здесь? Скоро Фарида придет, отец. Все вместе и сядем за стол. А ты пока приведи теленка.
— Надоел мне ваш теленок,— проворчал я.— Отдали бы в стадо. А то ходи с ним каждый день. Туда, обратно.
Это я просто так проворчал, со злости, не для того, чтобы мама услышала. Но она все равно услышала.
— Меньше бы смотрел, как пузырь ногами пинают, давно бы дома был...— сказала она.
Вот такая у нас мама. Футбол для нее — «пузырь ногами пинать». Хоккей — «плашку гонять». Только и смотрит гимнастику да фигурное катание. И Фарида тоже. А что тут удивительного? Они женщины. Что они понимают в спорте?
А хлеба, здоровенный ломоть, мама все-таки отрезала и маслом намазала.
— На,— сказала она,— и ступай за теленком.
У меня от злости аппетит пропал. Но я все равно завернул хлеб в газету, спрятал за пазуху, прихватил с окна бутылку молока, сунул в карман, проверил фонарик и вышел на улицу.
Уже темнело. Но это ничего. Темноты я не боюсь. Во-первых, глаза у меня как у кошки, а во-вторых, хоть бы мне их и завязали, к Семи родникам, где пасутся телята, я бы все равно дорогу нашел. И обратно нашел бы. Ведь мы здесь каждый день ходим с ребятами. Все тропинки нашими ногами протоптаны. Они как ременные стали от наших подметок, эти тропинки. Захочешь и то не собьешься с дороги — ноги сами знают, куда ступать. А без фонарика все равно нельзя. В нашем классе фонарик для мальчишек все равно, что флаг для корабля. Есть у тебя фонарик — ты мальчишка. Нет фонарика — и тебя вроде бы как нет.