В лапах страха
Шрифт:
– Да, наверное, ты права, – Глеб кивнул, чувствуя, как его желание медленно перекидывается с дочери на жену.
«Лучше уж так! Это, по крайней мере, правильно!»
– Эй, да у тебя никак кризис среднего возраста, – Марина усмехнулась, игриво задвигала бёдрами, стараясь, чтобы разрез халата сполз именно в сторону мужа.
– Да ну, скажешь тоже...
– Я, конечно, ничего утверждать не берусь, но со стороны очень на то похоже, – Марина закатила глаза, явно что-то припоминая, затем рассмеялась.
– Что ещё? – недовольно проворчал Глеб.
– Да так, ничего, – Марина закусила фалангу пальца. – Ты ведь раньше её никогда не бил. Понравилось?
Глеб вздрогнул – заметила! Конечно заметила, потому и ведёт себя так развратно!
– Что ты имеешь в виду?
– Да ладно увиливать, – Марина мгновенно изничтожила улыбку, одёрнула подол халата: мол, цирк окончен. – По твоей роже и так всё понятно.
– О чём ты? – глубоко в душе Глеб отчётливо понимал, что с каждым новым оправданием его авторитет в глазах жены резко падает, но признать её правоту он просто не мог. Как-то уж совсем не хотелось осознавать данность, потому что, в этом случае, пришлось бы принять ещё и собственные чувства. А последние и без того стремительно скользили в пустоту, лавируя на самой грани обречённости.
– Не бойся – это временно. Дети вырастут. Мы ещё больше состаримся. Появятся другие проблемы. Например, как бы всё же дотянуть до этой треклятой пенсии и, при этом, не угодить в дом престарелых. Сегодняшний вечер просто забудется. Как сказал бы классик: за чередой будней. Ведь, правда, забудется?.. – Марина говорила на пороге слышимости, отчего было не так-то просто распознать её интонацию, а соответственно, и понять: всерьёз ли она всё это.
Глеб непроизвольно мотнул головой.
Марина, по-видимому, расценила движение, как кивок. Во всяком случае, больше ничего не сказала.
Из своего угла прикосолапил Умка. Недолго думая, уткнулся холодным носом в ладонь.
– Чего, осмелел, наконец? – Глеб улыбнулся, потрепал скулящего пса по остроконечным ушам. – Прости за сцену. Как-то само собой всё вышло. По крайней мере, теперь знаешь, какие мы тут все дружные.
– Ага, прям пример для подражания, – лаконично заметила Марина, содрогаясь от вида текущих из пасти чудовища слюней. – Аааа, какая мерзость!.. – Она поспешила укрыть рот руками и отвернулась.
Умка ничего не сказал – ведь он по-прежнему оставался псом – и только дружелюбно помахал хвостом.
– Ты на него намордник не собираешься надевать? – спросила Марина из-за плеча, поспешно отодвигаясь к оконной раме.
Умка недовольно заворчал.
Марина ойкнула.
– Десятый этаж, – Глеб кивнул за спину жены; та лишь беспечно отмахнулась, поудобнее устраиваясь на подоконнике.
Умка гавкнул – и впрямь опасно так откровенно вжиматься в темноту, которая только и ждёт момента, чтобы поскорее утянуть!
Марина всё же ударилась затылком об стекло и злобно посмотрела на мужа.
– Там балкон – не страшно! Так как на счёт намордника?.. – повторила она, будто всё остальное её совершенно не волновало.
– На ночь обязательно надену. Пускай пока так посидит, а то у него, вон, уже шерсть протёрлась на затылке.
Марина назидательно кивнула.
– Только не забудь.
– Не забуду.
– Так на какое время ты планируешь его оставить?
Глеб задумался. Жена говорила как-то необычайно спокойно, отчего складывалось впечатление, будто на подоконнике раскачивалась вовсе не она, а совершенно другой человек. Та стерва, что встретила его на пороге квартиры, куда-то бесследно исчезла.
«Наверное, смирилась. Хотя теперь её, куда в большей степени, беспокоит совершенно иное...»
Возвращаться к неприятным мыслям не хотелось, и он не стал.
– Да я, если честно, вообще не собирался этого делать. В смысле, привозить его сюда. Как-то спонтанно вышло... – Глеб замолчал, посмотрел в раскосые глаза пса, который, не мигая, следил за его губами, словно пытаясь осмыслить человеческую речь. – Ему и впрямь лучше за городом. Без суеты, машин, вот этих наших сцен. Просто у матери голова сейчас совершенно другим занята, так что на него элементарно не остаётся времени. Даже на то, чтобы бросить кость. Как только мать немного отойдёт ото всего ЭТОГО, я сразу же отвезу Умку в деревню. Можешь на этот счёт даже не сомневаться.
– Как она? – Марина снова закусила палец, отчего сразу же сделалась какой-то более близкой и доступной, словно происходящий разговор, в одно мгновение, перенёсся из настоящего в прошлое. Туда, где ещё не было ни детей, ни пятнадцати лет совместной жизни, ни свадьбы, ни самого Глеба, ни опостылевших проблем. Когда ещё даже не было ПЕРВОГО раза, которого с таким трепетом ждёт любая девушка.
Умка заскулил, потянул хозяина за штанину, словно понимал, о чём именно тот думает.
– Как мама? – повторила свой вопрос Марина, не особо повышая при этом голос, – она уже свыклась с тем, что муж сегодня вечером «тормозит», как никогда раньше.
Глеб положил руку на голову пса, принялся бесцельно ощупывать гладкий череп.
– Плачет. Мне кажется, что Умка ей постоянно напоминает о Сергее. Она как пса увидит – так того и гляди упадёт.
– Ужас... – прошептала Марина и закусила вместо пальца губу.
– Смерть вертит людьми, как хочет. Особенно когда забирает самых близких, – Глеб замолчал, снова посмотрел на жену. Та вздохнула:
– Я даже не знаю, что бы со мной было, случись что-нибудь с Юркой или Светкой... Они когда просто болеют, мне и то уже кажется, что всё – конец. А тут такое...
Глеб неопределённо хмыкнул.
– Не веришь? – без эмоций спросила Марина. – Что ж, имеешь право.
– Да чего ты? Я просто согласится, хотел.
– Думаешь, они нас и впрямь ненавидят?
– Ты про кого?
– Дети. Наши дети.
– Брось ты эти мысли.
– Но ты ведь сам с этого начал, – Марина испытующе уставилась на мужа, но тот не отреагировал.
– Я сегодня определённо не в себе, – Глеб говорил шёпотом, в душе желая лишь одного: поскорее снова очутиться в той скорлупе, которую он, сам того не желая, расковырял на глазах у всей семьи, – и дрогнул мир, спустились веси в ад, реальность окропилась кровью. – А с детьми и впрямь всё в порядке – они просто растут. Сама же говорила.