В лапах страха
Шрифт:
– Ах, вот даже как... Ясненько. Значит ты ещё перед консьержкой отметился, – Марина всплеснула руками, принялась суматошно расхаживать по кухне: вблизи бультерьера она резко ускорялась, а у окна, напротив, замедлялась, делая вид, будто пытается что-то разглядеть за стеклом. – И что же мне завтра прикажешь делать?..
– А в чём, собственно, проблема?
– А в том! Опять придётся краснеть из-за тебя! Чего ты ей наговорил?!
– Да ничего. Тебе я много чего успел сказать?.. Вы ведь рта раскрыть не даёте. Особенно эта сварливая старуха! Развела
Марина замерла напротив окна, сложила руки на груди.
– Ну, спасибо тебе, – она не оборачивалась, а тон не сулил ничего хорошего. – Значит я и Алла Борисовна – одно лицо. По крайней мере, в твоих глазах.
– Марин, я совершенно не то имел в виду. Мы ведь о другом разговариваем. Я просто хочу сказать, что подобного спора не было бы, приведи я вместо бультерьера какого-нибудь пекинеса или таксу. Ведь так?
Марина не ответила – лишь безразлично повела плечом.
Глебу показалось, что она плачет. Он хотел было подойти, но жена словно прочитала его мысли и резко обернулась.
Нет, она не плакала. В глазах не было и намёка на слёзы – только обжигающая ненависть.
(словно человек по имени Марина вылез из этого самого белого шкафа, сохранив за плечами шлейф холода, сухости и чего-то давно разложившегося, отдающего запахом гнили... точнее даже трупным смрадом!).
Именно! За женщиной что-то было. И это была вовсе не тень.
Умка повёл головой. Затем наклонился и попытался лапой стянуть с носа намордник – тот очень мешался, не позволяя угадывать истинное настроение новых хозяев. Конечно, понятно, что в данный момент решается его дальнейшая участь, но хотелось бы поскорее избавиться от царящей вокруг неопределённости.
Умка закусил ремешок, часто задышал – как он ни старался, ничего не выходило.
– Нас кормить сегодня будут?.. Ой! – Светка хотела было проскользнуть мимо приоткрытой двери на кухню, но завидя у порога поскуливающего бультерьера невольно попятилась.
– Ну вот, полюбуйся, – усмехнулась Марина, оседая за стол. – Добился, чего хотел?
Глеб только отмахнулся – ничего он не хотел, просто привёл в дом никому не нужную собаку. Хотел сделать доброе дело, чтобы животное не мучилось. Хотя на деле, куда гуманнее было бы его просто пристрелить.
– А он надолго у нас? – Светка всё же переборола страх и бледной тенью порхнула на кухню. – Вот это чудище! – восхищённо прошептала она, со всех сторон рассматривая притихшее животное. – Можно я завтра ребят из школы приглашу? Они обалдеют просто!
– Света, за словами следи! – Марина снова грохнула соком по столу, да так что отлетевшая крышка звонко заскакала по полу.
Умка поднял лапу и, не обращая внимания на занятых склокой людей, придавил незнакомый предмет. Подтащил к себе. Тщательно обнюхал. Дрянь какая-то и отдаёт чем-то пресным, прокисшим, давно умершим.
От девочки пахло куда более приятно, даже пьяняще... Пёс забыл про крышку и посмотрел на восторженно улыбающуюся Светку.
– Он что дрессированный? – Девочка присела, протянув пальцы к белой шерсти.
Запахло сильнее – пёс заскулил.
– Скажешь тоже, – отмахнулся Глеб. – Просто живой.
5.
– А почему он на мышь похож? – Юрка машинально поглощал мятую картошку с сосисками, ловко орудуя вилкой, будто в той была сокрыта функция автопилота; малыш лишь изредка промахивался мимо рта, чем приводил сестру в состояние крайней эйфории.
Марина пыталась угомонить разошедшуюся дочь, но с каждым разом делала это всё более сдержанно – данное занятие, скорее даже необходимость, ей уже порядком надоело. Она только грустно вздыхала и бесцельно ковырялась вилкой в собственном ужине, изредка посматривая на безучастного Глеба.
Взгляд Юрки, восседавшего во главе стола, был прикован к белому бультерьеру, довольно возившемуся в рыбьих потрохах, сдобный смрад которых витал под потолком кухни, вытесняя все остальные запахи. Малыш основательно вымазался в картошке и масле, отчего его розовые щёки лоснились в мерцающем свете ламп дневного освещения.
Люминесцентный король навис над столом и хищно потрескивал в такт еле заметному мерцанию трубок – такое ощущение, что он так же пытался разглядеть страшного гостя, продолжавшего свой свирепый пир, обособленно от хозяев.
Юрка уже напрочь позабыл про вилку. Он хватал сосиски липкими пальчиками, точно великан беспомощных гномиков, и пытался молниеносно отправить их в рот. Однако малыши упорно сопротивлялись, тыкаясь то в нос, то в глаз, то в лоб, то вообще проходя мимо всего, отчего Светка уже и сама почти лежала в тарелке, издавая хрипящие звуки и обдавая родителей рыбно-картофельным фаршем.
Марина грозила дочери пальцем и, между делом, пыталась подсунуть сыну куда более полезную рыбу. Однако ничего не выходило: Юрка на ощупь бродил пальцами по пустеющей тарелке, безошибочно находил очередных «гномиков», а подложенные рыбьи спины равнодушно складировал на край тарелки.
– Света, хватит паясничать! – Марина всё же не выдержала и серьёзно посмотрела на дочь.
– А чего я? Сама же начала!..
– Ты как с матерью разговариваешь?!
– Как хочу – так и разговариваю! Почему я всегда виноватая?
– Глеб!.. – Марина гневно посмотрела на мужа, прося помощи, но тот никак не отреагировал.
– А как его зовут? – задал следующий вопрос Юрка, так и не дождавшись ответа на первый. Но его проигнорировали снова.
Светка злобно улыбнулась.
– А правда, что такой вот пёс может человека загрызть? – Девочка испытующе уставилась на притихшего Умку, невольно заставив того оторваться от своего банкета.
Глеб вздрогнул, нерешительно глянул на дочь. Затем перевёл заторможенный взгляд на Марину. Та только пожала плечами: мол, выпутывайся, как знаешь – и поскорее отвернулась.