В лапах страха
Шрифт:
– С чего ты это взяла?
– Да она врёт всё! – возмутился Юрка, протягивая блестящие пальцы – пока мать не видит – к сложенным в центре стола плиткам печенья.
– А вот и не вру! – Светка расплылась в самодовольной улыбке. – А он печенье лопает без спросу!
Марина обернулась, отчего Юрка так и замер, как попрошайка, с протянутой рукой.
– Зачем ему кого-то грызть? – медленно проговорил Глеб, размазывая остатки картошки по краям тарелки, попутно бесцельно изучая поцарапанное дно, – никак Юрка в очередной раз отказывался есть, отчего, в первую очередь, пострадала посуда.
– В школе ребята рассказывали, что такой же бультерьер целую семью за городом вырезал, – Светка обвела слушателей сосредоточенным взглядом, силясь определить, воспринимают ли её историю всерьёз.
– Враки! – замотал головой Юрка. – Это ты специально всё! Чтобы попугать!
– Очень надо! – фыркнула Светка.
Глеб усмехнулся. Нахальная улыбка, чёрная чёлка, тени под нарисованными глазами, полнейшее пренебрежение общества родителей – похоже, Марина пропустила сегодня всё то, за что дочь всякий раз основательно «огребала». А сидящий напротив ребёнок казался зловещим, незнакомым и каким-то чужим.
Умка поднял голову, вопросительно посмотрел на возбуждённо разговаривающих людей. Ситуация явно касалась его, хотя, наверное, так и должно быть. Ведь он новенький в семье, и новым хозяевам требуется какое-то время, чтобы установит новый порядок вещей. Однако сухой тон неприятно резал слух, не суля ничего доброго.
Умка заурчал, поскорее уткнул нос во влажную газету – он больше не испытывал голод, но так было нужно; без намордника девочка пахла ещё сильнее.
– У них тоже был маленький спиногрыз, вроде тебя, – такой же пухленький и аппетитный, – Светка подмигнула ошарашенному брату.
– Сейчас точно схлопочешь! – Марина принялась усердно поглощать остывший ужин, чтобы хоть как-то отвлечься ото всего происходящего. Точнее от того, что ничего нового не происходило. Было как всегда. А это напрягало вдвойне.
Девочка пожала плечами – обычно действия были более решительными и незамедлительными. Родители явно опасались окончательно утратить над ней контроль. И, надо сказать, не безосновательно. Светке давно уже казалось, что она престала быть маленькой и может не то чтобы творить всё что угодно, но, по крайней мере, высказываться на любые темы так, как того пожелает, не боясь при этом быть бесцеремонно заткнутой взрослыми принципами и откровенным недопониманием.
Тем более что на днях у неё впервые началось ЭТО.
То, что все эти годы периодически происходило с Мариной, когда она, ни с того ни с сего, становилась раздражительной и никуда не выходила из дому кроме работы. А если и выходила, то окружающим лучше было держаться подальше, дабы не напороться на какую-нибудь свежевыделанную «любезность». В такие дни Марина переставала носить белое и обтягивающее, замыкалась в себе и подолгу валялась на диване в позе эмбриона, не в силах улыбнуться, оказывая внимание лишь стиснутой в дрожащих объятиях подушке. Даже Глеб в открытую побаивался своей пассии, предпочитая отлёживаться на диване в гостиной. Он становился каким-то мягким и хлипким, словно фрагмент оброненного на пол студня, который при желании очень легко размазать ногами об линолеум. Но Марина почему-то этим никогда не пользовалась...
Поначалу Светка не понимала, что именно происходит с Мариной – ей казалось, это простое недомогание. Однако после появления Интернета и кабельного – тайный занавес резко поднялся, отчего на смену непониманию пришло ожидание.
«И вот, дождалась».
Сегодня предки выглядели как-то по-особенному: сонно, точно пересытившиеся мухи, не способные даже нормально жужжать. Сначала одна Марина в томном ожидании Глеба. Затем уже вместе, лениво шпыняя ни в чём не повинного зверя, только оттого, что так надо...
«Теперь, вот, за ужином, молча выслушивают мои идиотскии истории... А что если они обо всём догадываются?! Или просто я ещё не так далеко зашла?»
Светка, для уверенности, вздохнула и продолжила пугать, опасаясь в конец себя выдать.
«Глеб, скорее всего, ничего не заметит, а вот на счёт Марины есть основания сомневаться. Тем более что и запасы её «Always» попали под неминуемое сокращение».
– Так вот, если взрослых ещё удалось по частям собрать, то от мелкого вообще ничего не осталось, – Светка выжидательно посмотрела на застывшую вилку Марины и быстро закончила: – Все говорят – целиком проглотил. А мне, вот, кажется, что закопал где-нибудь про запас.
– Да замолчишь ты или нет, паршивка! – Марина схватила со спинки стула полотенце и попыталась огреть им дочь.
Светка увернулась.
– Ма, чего она пугает! – заныл Юрка; губы малыша дрожали, но по внешнему виду было не понять: действительно ему страшно или просто притворяется, чтобы сестре ещё больше влетело.
– А чего такого? – Светка отскочила, но хлопок полотенцем перед носом ей явно не понравился. – Как будто я всё это выдумала! Что в школе услышала – то и говорю!
– А другого места ты для этого не нашла! – Марина осела на стул, швырнула вилку в тарелку.
От звона Умка навострил уши, с явным любопытством изогнул шею, стараясь охватить взором спорящих. Не вышло, и он недовольно заскулил. Вот так всегда – всё самое интересное происходит без его участия. Обидно, но ничего не поделаешь: видимо его пока не считают полноправным членом семьи, которого можно посветить во все свои секреты, – нужно время.
Умка с присвистом вздохнул, принялся старательно облизывать газету.
– А ты чего молчишь? – Марина накинулась на мужа, словно тот был всему виной. – Так и будешь закрывать глаза на все её выходки?
Глеб медленно отодвинул тарелку, посмотрел в глаза дочери.
– Света, не время сейчас сцены закатывать. Завтра – всё что угодно. Но только не сегодня. Прошу тебя.
Девочка разинула рот и, ничего не понимая, осела на спешно покинутый табурет.
– Ты чего это?..
– Да, действительно, у тебя всё с головой в порядке? – возмутилась Марина. – «Всё что угодно» – это что же?
– Марина...
– Да я уже тридцать лет Марина! А если тебе всё равно, так и скажи! Нечего из меня дуру делать!