В ловушке гарпий
Шрифт:
— Ей известны подробности опытов доктора Маноло-ва?
— Как вам сказать… Известны.
Это “как вам сказать” прозвучало тоже довольно многозначительно. Боже мой, как женщины умеют с помощью одной только интонации давать характеристику человеку! Чаще всего пристрастную, разумеется.
Нужно побывать в радиологической лаборатории. Макс обещал подготовить сегодня копии протоколов. Если удастся, я встречусь с фрекен Траугот и поговорю с ней. Хотя мы и не знакомы, она должна дать мне кое-какие объяснения.
— Эмилия, мне хотелось бы предупредить вас вот о чем. Если почувствуете к себе чей-то интерес, пожалуйста, сразу же сообщите мне об этом.
— Интерес? — переспрашивает она, и на ее щеках вспыхивает румянец. — Неужели вы думаете…
— Не обижайтесь, я говорю о другом. Просто будьте осторожнее с людьми, проявляющими интерес к этим опытам.
Я говорю ей это, понимая, что над ней нависла угроза. Пока будут вестись работы по повторению опытов Манолова, мой противник будет выжидать, не станет предпринимать действий, которые заставили бы его выйти из укрытия. Но в один прекрасный день он поймет, что его разыгрывают, и тогда не одной Эмилии придется быть предельно осторожной: в этом случае он не станет церемониться ни с кем.
Мы заканчиваем разговор и я прощаюсь. Потом направляюсь к лаборатории Велчевой, но она куда-то вышла и дверь заперта.
Ничего. Встретимся позднее, в конце концов я могу заглянуть и вечером. А сейчас — в радиологическое отделение.
Привратник любезно осведомляет меня, что фрекен Траугот еще не ушла и находится наверху, в лаборатории. Но вот господин Нильсен, к сожалению…
Меня разбирает досада на самого себя. Мог бы сначала заглянуть сюда! Теперь еще один день придется ждать копий протоколов.
Однако досадовал на себя я напрасно. Привратник скрывается в своей комнатушке и через секунду появляется с конвертом в руке.
— Господин оберкуратор ушел, но оставил для вас пакет. Он ждал вас сегодня.
Вот что значит старая школа! Обещал и сдержал свое слово, приготовил все в срок. Мне нравится педантичность таких людей, им не нужно напоминать, они не ссылаются на непредвиденные обстоятельства.
Я сую конверт в карман и поднимаюсь на второй этаж, в лабораторию доктора Ленарта к фрекен Траугот.
Вхожу в просторное светлое помещение и пытаюсь понять, какое впечатление производит на меня Хелен Траугот. Потому что лишний раз убеждаюсь, — мужское впечатление разнится от женского! Пусть не всегда и не во всем, но разнится!
Я бы не назвал Хелен Траугот красавицей, но женщина она интересная — это точно. Ей около тридцати, она прекрасно сложена и очевидно умна. Светлая, даже чуть рыжеватая. У нее приветливый взгляд и одухотворенные черты лица. Она протягивает руку и окидывает меня внимательным, оценивающим взглядом карих глаз. Каждое движение подчеркивает в ней хозяйку лаборатории. Мне она определенно нравится.
Объясняю, кто я такой (излишне, она это хорошо знает!) и перехожу к главному, к совместным опытам доктора Ленарта и его болгарского коллеги. Спрашиваю, можно ли взглянуть на протоколы этих опытов.
— Конечно, — не задумываясь отвечает Траугот. — Вам понадобится моя помощь?
Нет и следа от дистанции, которую постоянно выдерживала в общении со мной Виттинг. Помощь мне понадобится. Протоколы написаны на их родном языке, а мы разговариваем с ней на том странном наречии, которое неплохо зарекомендовало себя в общении с Кольмаром.
Мы садимся за протоколы, я изучаю отдельные места и сравниваю их с моими записями. Постепенно понимаю, что в этой Траугот, которую нельзя назвать красавицей, раздражает женщин. Она прекрасно владеет праисторическим искусством: умеет заставить мужчин почувствовать себя мужчинами — всезнающими, умными, хозяевами положения. И делает это совсем ненавязчиво, а как нечто само собою разумеющееся. Мне давно не приходилось встречать таких женщин, судьба чаще сводила меня с другим их типом — теми, кто предпочитает размахивать интеллектом как полковым знаменем.
Читаю протоколы, слушаю ее лаконичные объяснения и начинаю понимать, что ничего нужного здесь мне не раскопать. Не знаю, силен ли Ленарт в науке, но от его записей так и веет посредственностью. Все чрезмерно определенно и точно, чрезмерно ясно. Одно подтверждается, другое отрицается, но выводы не выходят за рамки общеизвестного, общепринятого. А я этого терпеть не могу! Странные и по-своему интересные идеи Жени разбивались о стены этой лаборатории, скатывались вниз, к оберкуратору, и умирали… Женя же верил в чудо. А чтобы чудеса жили на свете, нужны одержимые.
— Фрекен Траугот, — наконец, говорю я и достаю половинки квитанций, — вы не могли бы растолковать мне эти вычисления? По-моему, они относятся к облучениям.
Она рассматривает цифры, но расшифровать текст не в состоянии.
— Попытаюсь. Но вы мне поможете?
Каким тоном это было сказано! — “но вы мне поможете?..” Ведь мой багаж знаний не превышает уровня университетского курса по радиологии, а она знает по крайней мере раза в три больше! Траугот достает из ящика письменного стола маленький калькулятор и начинает ловко орудовать им. На зеленом экранчике вспыхивают и с космической скоростью меняются цифры. Моя же высококвалифицированная помощь сводится к их записыванию, к чему она относится совершенно серьезно.
— Не понимаю, — говорит Траугот, глядя на выписанные мною колонки цифр. — Дозы великоваты.
— В каком смысле?
— Имея в виду вес животных, они почти вдвое превышают обычные.
Это для меня новость. Не на эту ли ошибку обратил внимание Манолов? И когда она была допущена?
Нужно будет проверить по копиям протоколов, оставленных мне Максом.
Пока же, не подавая вида, что они меня заинтересовали, кладу лист с колонками цифр в карман и встаю.
Фрекен Траугот подает мне на прощанье руку и приветливо улыбается. Я, со своей стороны, с трудом выжимаю из себя фразу о том, что было бы приятно встретиться, если она когда-нибудь решит посетить Болгарию. Пытаюсь быть любезным, но получается у меня это неуклюже, фразы звучат двусмысленно. Ей становится ясно, что я уже успел побеседовать со Стоименовым.