В ловушке гарпий

Славчев Святослав Дончев

Кольмар коротко представляет меня, я придвигаю к себе стул и сажусь. Прошу его не смущаться, а спокойно продолжать обедать, и объясняю, что мое посещение можно рассматривать как чисто формальное. Йенсен не до конца понимает меня, и мои слова ему переводит Кольмар. Я чувствую, что контакта не получится, ибо от самого начала в палате возникла напряженная атмосфера. Да и медсестра стоит рядом, будто строгий фельдфебель, и на ее лице ясно читается, что она крайне недовольна моим визитом.

И все же надо с чего-то начинать разговор. Я говорю несколько слов о катастрофе, которая в такой ситуации была неминуема, выражаю надежду на его скорейшее выздоровление,

а также уверенность, что моя страна возьмет на себя все расходы по лечению и возместит причиненный ущерб. Это в какой-то мере проясняет атмосферу и Йенсен вновь тянется к чашке с бульоном. По его лицу пробегает болезненная гримаса — вероятно, движение нарушило покой сломанных ребер. Затем я объясняю, что по возвращении на родину мне предстоит сделать доклад перед соответствующими властями и поэтому меня интересуют подробности катастрофы. Эта версия не бог весть как убедительна, но все же мне она кажется подходящей для случая. Сестра-цербер успокаивается, дает наставления Кольмару относительно общения с больным и выходит.

Я перехожу к делу.

— Вы можете вспомнить, в котором часу выехали из Юргордена?

— Минут через пять после того, как пробило десять, не позже, — без запинки отвечает Йенсен. Очевидно этот вопрос ему задавался уже не раз.

— Вы всегда по вечерам выезжаете в одно и то же время?

— Нет, зависит от товара и… Еще от того, в какой он таре, — объясняет Йенсен. — Иной раз погрузка немного затягивается. Но в одиннадцать я должен быть на месте для повторного рейса.

Он вместе с другими шоферами делает по три—четыре ездки за ночь, развозя товар по магазинам, с которыми у фирмы заключен договор. Как видно, почин доставлять товары в дневное время ему не известен.

— По пути вы не делали остановок?

— Нет! — сразу же отвечает Йенсен. Быть может я ошибаюсь, но мне кажется, что в его глазах мелькнуло беспокойство.

— В кабине вы находились один?

— Нам запрещено брать пассажиров! — качает перебинтованной головой Йенсен.

Я не настаиваю на уточнении, хотя его ответ не совсем ясен.

— А случается вам по дороге… подвезти кого-нибудь? — продолжаю я с раздражающей настойчивостью.

— Я, знаете ли, получаю хорошее жалованье, — криво улыбается Йенсен. — И не хотел бы его лишиться. Людям моего возраста непросто найти работу!

Ясно. Так мне ничего не добиться.

Я прошу подробно и точно описать, как все произошло: когда он заметил автомобиль Манолова, что за этим последовало и т. д. Йенсен, потихоньку отпивая бульон, рассказывает. Время от времени он морщится от боли и устраивается на подушке поудобней. Я почти все понимаю, Кольмару остается изредка переводить интересующие меня подробности.

Вылетевшую на него из-за поворота со скоростью снаряда машину Манолова он увидел перед собой в последнее мгновение. Помнит, что изо всех сил сжал руль и нажал на тормоза. Потом — провал в памяти. Сколько пробыл без сознания, не знает. Когда пришел в себя, он лежал на земле.

Да. Классический случай сотрясения мозга.

Мне все ясно. Я встаю и пытаюсь подыскать нужные слова для последнего вопроса. И тут Йенсен сам приходит мне на помощь:

— Как по-вашему… я быстро встану на ноги?

— Вы — да. Но Пер Матуссон — нет! — говорю я. — Он мертв!

Мои слова прозвучали как выстрел во мраке. Кольмар замирает от удивления, его голубые глаза округляются. А Йенсен… какое-то мгновение мучительно старается изобразить полное непонимание.

Но это непонимание, к которому примешан страх.

Всего лишь секунду или даже меньше

того длится эта игра. Он смотрит на меня как на неожиданно появившееся перед ним привидение, но затем усилием воли берет себя в руки.

— Не знаю я никакого Матуссона!

— Его застрелили на борту собственной яхты, — настаиваю я, — и сейчас полиция разыскивает убийцу.

— Вы что-то путаете, господин инспектор! — заявляет Йенсен, резко опуская чашку на металлический поднос.

— Допустим, ошибаюсь, — соглашаюсь я. — И все же если вы передумаете и решите мне позвонить, смотрите, чтобы не оказалось слишком поздно!

Я пишу на визитной карточке свой телефон в пансионе и оставляю ее на тумбочке. Лицо Йенсена, стянутое бинтами, напоминает застывшую маску.

В коридоре, шагая за мной, Кольмар угрюмо молчит. Вероятно, его терзают сомнения, и он не одобряет мой ход. Для него убийство владельца какой-то там яхты и смерть доктора Манолова — абсолютно не связанные между собой события. Я же, вспоминая перепуганный взгляд Тине Йенсена, начинаю думать иначе.

Кольмар получает несколько новых задач, для выполнения которых ему придется сегодня попотеть, и мы прощаемся. Я трогаюсь по аллее к институту.

Туман начинает редеть. Он рвется на тонкие полоски, опутывающие потемневшие стволы деревьев, и тонет в подстриженных ровными квадратами кустах. Издали, с моря, тянет солоноватой влагой.

Я невольно замедляю шаг. К чему так торопиться? Горьковатая, призрачная красота парка неожиданно снимает боль в висках от напряжения. Я смотрю на ковер листьев, устлавший аллею, на оголенные ветви и призрачный свет солнца, пробивающийся сквозь туман, окутавший парк, в котором нет теней.

Интересно, что представляет собой мой противник? Не тот, что готов в любой момент нажать на спуск — тот просто безмозглый придаток к стволу пистолета, а его Шеф. Наверное, умен, опытен, не без чувства юмора. Лишь в дешевых комиксах их изображают с тупыми мордами и квадратной челюстью. Конечно, есть и такие, но им достается черная работа. Тот, о котором я думаю, не подал бы руки простому исполнителю. Он — недоступный Шеф, отделенный от мира кордоном секретарей и охраны. Он совершает деловые поездки — Буэнос-Айрес, Ванкувер, Манила. Всегда гладко выбрит, ни одной складочки на костюме, который он меняет дважды в день. Семья живет в Швейцарии, дети учатся в католическом колледже, но свободомыслящие, как того требует хороший тон.

Для него дело Манолова почти завершено. “Почти” — потому что кто-то из его подчиненных даже после смерти Манолова все еще не нашел того, что нужно, все еще просит отсрочки и медлит с докладом. Быть может, оправдывается, ссылаясь на мое появление. Шефу докладывают о моих шагах: эксперимент на шоссе, встречи с нахальным и смелым Брюге, посещения базы и Тине Йенсена. Ничего такого, что могло бы угрожать ему или его людям. Шансов на удачу у меня нет. Именно поэтому я пока и жив. А не попробовать ли…

И пока я медленно бреду по аллее, освещенной светом, не отбрасывающим теней, у меня появляется одна идея.

ДОКТОР СТОИМЕНОВ

Я вхожу в “ротонду” вместе со Стоименовым. Как мне кажется, он ждал меня или попросил дежурного сообщить о моем появлении, потому что встретил он меня в коридоре. Я собирался заглянуть сначала к Велчевой, но это можно было сделать и потом.

В комнате все на своих местах, все как я оставил: на столе дневники, подшивки журналов. За стеклами строгих шкафов выстроились ряды томов с тисненными золотыми буквами на корешках.