В ловушке гарпий
Шрифт:
— Я хотел еще вчера показать вам кое-то, но вы уехали… Не знаю, но может быть, это представляет для вас интерес, — говорит Стоименов. — Ведь вы знакомились с протоколами доктора Манолова…
— Верно. А что в собирались мне показать?
— Его записи.
— Какие именно?
— Как вам сказать… — пожимает плечами Стоименов, — это заявки на получение подопытных животных. Ничего особого они собой не представляют, но на обороте он делал записи. Доктор Велчева сообщила, что придется повторить его последние опыты, вот я и подумал…
— А где они?
— В институте, я держу их отдельно.
— Благодарю
Он прощается и торопливо направляется к готовящемуся отъехать автобусу. Я допиваю остывший кофе и выхожу на улицу, окутанную тумаком.
Заявки, на обратной стороне которых Манолов делал записи. Вот только я не успел спросить Стоименова, как они попали к нему, а это может оказаться важным.
Желтое пятно противотуманных фар ложится перед “вольво” на асфальт, а я стараюсь, чтобы оно не пересекало белую разделительную линию, тянувшуюся посередине дороги. Порой мне кажется, что автомобиль стоит на месте, но повороты и свет встречных фар. появляющихся как будто из-под земли, возвращает меня к действительности. В фарах есть нечто гипнотическое, они притягивают к себе. Лишь белая линия мешает встречным машинам налететь на меня. Они проносятся рядом, глухой рев их моторов замиряет позади, и я вновь остаюсь один на один с желтым пятном перед собой, за которым мне никогда не угнаться.
Скоро место катастрофы. Я запомнил его по дорожным знакам и характерным очертаниям скал.
Останавливаю “вольво” справа на обочине и пешком перехожу шоссе.
Внизу, под перилами ограждения, ползут косматые клочья тумана. Они налетают на острые зубья скал, рвутся на куски, и под ними проступает ледяной смут обрыва. Напротив виднеются едва различимые очертания островков, хаотически разбросанных по заливу.
Брюге прав. В запутанном узком лабиринте островков полицейские катера бессильны. Да и невозможно темной ночью объехать каждую бухточку.
Это многое меняет. И события могли развиваться той ночью не так. как я себе представлял их прежде. Если внизу, в двадцати метрах от поворота, находился катер с убийцами, к прежним версиям нужно прибавить еще одну, заслуживающую самого пристального внимания. От моей уверенности, что на фотопленке Брюге засняты все действующие лица, не остается и следа. Катер мог тихо причалить к берегу и потом также незаметно отплыть. Все другое — камуфляж.
Я стою у обрыва, и холод пронизывает меня. За спиной проносятся автомобили; и в свете их фар моя тень кажется гигантской и уродливой.
Больше здесь делать нечего. К моему пасьянсу можно прибавить еще один листок.
Я медленно возвращаюсь к машине. Нужно поторапливаться в Юргорден.
Поворот сменяется за поворотом. Вдали видны очертания городка на полуострове, глубоко выдающемся в море. Туман постепенно рассеивается. С обеих сторон шоссе появляются размытые силуэты дач с островерхими крышами, ухоженными террасами, серебристыми канадскими елями и арками из белого камня. Их сменяют пансионаты и отели, обращенные застекленными фасадами к скупому солнцу. Оно уже поднялось над заливом и своим металлическим сиянием походит на солнце с далекой чужой планеты.
А вот и улицы небольшого, но богатого городка, живущего за счет туристов и курортников. Повсюду рестораны, диско-клубы, магазины и киоски сувениров. Яркие рекламы извещают о начале сезонной распродажи одежды, зазывают в конторы туристских фирм. Лето прошло, однако, городок старается поддерживать свой привлекательный вид, впрочем, ему это не трудно, ибо сюда приезжают на отдых круглый год. Даже сейчас, несмотря на промозглый туман, на улицах царит оживление.
Я оставляю “вольво” на платной стоянке возле центральной площади, опускаю монету в автомат и отправляюсь на разведку. Филиал фирмы “Скандия” обязательно должен находиться в центре. Подобные предприятия заботятся о престиже.
Предположение мое подтверждается — филиал находится неподалеку от площади, между украшенной колоннами почтой, банком и витринами супермаркета вездесущей фирмы “Нордквист”.
В коридорах безлюдно, обитые искусственной кожей двери слепы и глухи. Нахожу дверь с табличкой “Директор” и, полагаясь на везение, вхожу.
Это приемная, в которой хозяйничает секретарша — молодая, энергичная особа, она ведет разговор по селектору и одновременно беседует с мужчиной, расположившемся на диване для посетителей Секретарша окидывает меня оценивающим взглядом и моментально догадывается, какое именно учреждение я представляю.
Через минуту я узнаю, что господина директора нет, но она с удовольствием окажет мне любую посильную помощь.
К отсутствию директоров я уже успел привыкнуть. Поэтому я успокаиваю ее и говорю, что мне нужен не столько сам господин директор, сколько кто-нибудь, у кого я бы мог навести справки о путевых листах и накладных, которые выдавались шоферу Тине Йенсену, работающему у них. Не более, чем простая формальность. Она выслушивает мои сбивчивые объяснения и, нажав кнопку селектора, сплавляет меня к начальнику транспортного отдела.
Он ждет меня в кабинете — низенький, плешивый и чрезвычайно подвижный бодрячек, похожий на уроженца знойного юга — и встречает служебно-вежливой улыбкой.
— Господин инспектор? — он встает из-за стола. — Понимаю, все понимаю! Вас интересуют путевые листы. Представители страховой компании уже просматривали их. Еще позавчера! Прошу вас!
Он пододвигает ко мне толстую папку, лежащую на столе. Что, накладные? На столе появляется еще одна папка. Если господин инспектор желает, он мог бы поработать в отдельной комнате, где его никто не будет беспокоить.
То, что здесь до меня уже побывали представители страховой компании, мне не нравится, хотя этого можно было ожидать. Среди страховых агентов встречается немало типов, готовых за определенную мзду оказать услугу кому угодно. В том числе не гнушающихся и промышленного шпионажа.
— Это всего лишь простая формальность! — говорю я. — Дело совершенно ясное, но, как вы понимаете…
С его стороны следует неизменное: “Понимаю, все понимаю!”, Он с готовностью показывает последние путевые листы Йенсена, накладные, выданные той злополучной ночью, и без умолку трещит о добродетелях “старины” Тине, которого все, ну просто буквально все уважают и высоко ценят